Семиведьмие. Бронзовый котел. Эйрик Годвирдсон

умчал в чащу.

      Ох и обрадовались Ниив ее сестры да мать с отцом!

      За стол садили, сливок с ягодой подавали, ватрушкой медовой потчевали, за руки брали, обнимали-целовали, наглядеться не могли!

      – Экая ты, сестрица, веселая да пригожая сделалась!

      – Как, доченька, наряжена справно!

      – Какие у тебя, Ни, жемчуга в косе вплетены!

      – А руки-то, руки гладкие, точно в молоке умыты!

      Отец только примечал все, пока женщины радостно трещали, точно сороки на лесовом тинге своем.

      Видел – и в самом деле весела, здорова и красива пуще прежнего младшая дочка, видно, не так уж и сложно житье с оленем вышло.

      Ну, расспрашивали, конечно же – как да что, да не скучно ли, да не обижает ли ее муж, да не тоскливо ли ей в его лесном краю?

      Как есть все Ниив рассказала – и о карлицах потешных, и о доме каменном, и о ездовой рыси. Только о том, что муж ее никакой не зверь – умолчала, как тот и велел. Помнила наказ, не хотелось ей никакой беды для приютившего ее края и для самого лесного государя.

      В ответ ей рассказали, как да что у них дома – сестры ее с той поры уже видали немало сватов – старшей вот все не по нраву приходились, следующим-то отказать никто не запрещал, а средняя уже присмотрелась, сыскался и ей пригожий супруг, к следующей осени, видно, будут свадьбу играть. Житье дома шло гладкое да справное, в охоте отцу везло, на ярмарках цену за шкурки добрую давали, так что, наверное, и в самом деле не на что жаловаться.

      Наговорились – да и спать улеглись.

      И на следующий день – отец на промысел пошел, а женщины по дому остались.

      Ну, тут-то уж расспросов втрое стало больше, как одни они остались!

      Ясно же всякому – нету существа любопытнее, чем подружки-сестрицы, когда дело дойдет о житье-бытье замужнем поговорить! Ну и мать тоже – все важно знать, точно ли доченье ее живется легко и привольно, не тяжко ли в чем, каков сам по себе супруг, да не обижает ли ее кровиночку?

      – Да что вы, он очень славный и хороший, ни в чем никогда никакой обиды я не видела от него! – смеясь, отмахивалась Ниив.

      – Да как же ж жить-то с таким мужем, детонька! Он же и на человека-то не похож! Этакая махина преогромная, дикая, зверь лесной!

      И сестры вторят – страх какой огромный, злюще так глазами сверкает еще! А рожищи, а копытищи! Ну а силищи немерено, как и ненароком зашибет если?

      Как не отнекивалась Ниив, мол, добрый он и не обидит никогда ни в чем, а заладила мать свое – не похож, мол, на славного мужчину, не человеческого роду и не элфрэйского, какая ж беда жить-то с таким!

      Уж как тут обидно стало Ниив, как досадно!

      И позабыла наказы всякие, с обиды-то.

      Не утерпела, сказала, мол, что только днем он дикий зверь, а ночью вполне себе мужчина как мужчина.

      Сперва обрадовалась мать, да и сестры – но тут их пуще прежнего любопытство взяло – ну а каков из себя,