Бабушка – фрилансер. Татьяна Дмитриева

сделай копию паспорта и полиса, этого достаточно.

      – Что ты меня в больницу гонишь, не ходил туда и не пойду!

      – Значит, здоров, и нечего тогда нагнетать.

      Он отключился. И так каждый раз. Придумывает себе болезни, а когда я посылаю его в больницу, он бросает трубу. Сначала я нервничала, бегала кормить его с ложечки, ставила клизмы, гладила по головке, но ситуация усугублялась. Он целыми днями лежал сначала перед телевизором, а потом вообще зубами к стенке. У меня начало закрадываться смутное сомнение: ясно, что телесно он здоров, как бык. Значит, проблема в голове. Проведя несколько часов в интернете, я утвердилась в своем подозрении – у него на лицо были все признаки давней, запущенной депрессии. Теперь многое вставало на свои места. Раньше на него накатывало волнами, а сейчас депрессия стала его постоянным спутником. Я думала, как его заставить пойти к врачу и начать лечить психику, а он звонил, и каждый его звонок или встреча подтверждали поставленный мной диагноз. Вот примерный набор жалоб:

      – Кто-то проклинает меня, мучает, не дает жизни…

      – Я не сплю почти месяц, мне просто страшно жить, я постоянно один.

      – Я уже не человек, а какой-то выжатый овощ, не могу спать, голова пухнет от мыслей, кошмар.

      – Кто-то душит меня, не дает думать, тянет в яму.

      – Мои друзья перестали отвечать на мои звонки, не понимаю, что случилось. Ты одна берешь трубку.

      – Мне очень плохо, ты не понимаешь, просто мне страшно и больно.

      Иногда я не выдерживала, срывалась и бежала к нему. Иногда он радовался, иногда избегал:

      – Нет, давай в другой день, если он будет.

      После таких заявлений я, конечно, бежала к нему, успокаивала, держала за руку. Он смотрел на меня выцветшими, безумными глазами, какими смотрела на меня моя мать, когда рассудок уже покинул ее. Я купила ему таблетки, которые, по моему мнению, могли улучшить состояние, и уговаривала их пить, но это было сложно. Я уже думала только об одном – скорее бы приехали его сыновья и забрали его в Москву. Страшно было оставлять его одного, и мне нужно было поддерживать хоть как-то до приезда сыновей. Если они не заметят, что происходит, мне придется с ними поговорить. А пока я была его последним другом и прибежищем. Иногда мне удавалось впихнуть в него таблетку, и тогда он спал, и в голове у него прояснялось. Тогда я могла вытащить его немного погулять, но чаще он отнекивался:

      – Мне страшно выходить, мне страшно жить.

      – Ты дошла, ты уже дома? Мне страшно. Нет, не приходи, ложись спать, плюнь на меня, я – не понятно, кто.

      – Я никому не нужен!

      Я пыталась возражать, что он нужен мне, но любовь давно прошла, осталась дружба, и я не могла ее предать, но для него она уже ничего не значила:

      – Это обман, я никому не нужен.

      Мне это все начало надоедать. Новый Год приближался, и я стала понемногу объяснять ему, что он физически здоров, но у него явно депрессия, и он должен рассказать все сыну, чтобы он ему помог. Сначала он упорно отвергал даже возможность обращения к психиатру, твердя свое, как по кругу:

      – Мне страшно жить.

      – А у меня точно