Восьмая нота. Александр Попов

Меня ненавидишь?

      – Всех! Все мужские руки.

      – Я не смогу дотронуться до тебя?

      – А ты обо мне подумал?

      – Прости. Прости ты меня.

      – Ты тут ни при чем. Мне как-то нужно еще жить. Вот сестра взяла к себе, с ней легче.

      Пошли зачем-то в магазин, накупили кучу фруктов без разбора. Остановил такси, убеждал в пользе витаминов.

      – Не звони больше сестре. Ей надоели мужские голоса.

      Разорвал листок с номером телефона. Таксист настойчиво

      торопил нас расстаться.

      – Так легче?

      – Мне нет. А сестре да, легче.

      Вернулся домой, слушал Эдит Пиаф. Мне казалось, она понимает. С сердцем что-то такое творилось, оно бегало по всему телу. Не хотелось, чтобы наступало завтра. Тянуло туда, обратно, в прошлое.

      Следующий день был воскресеньем. Слушать Пиаф не имело смысла. Она кричала из каждой клеточки тела.

      Город готовился к череде субботников, завозили землю на газоны. Постучался в какую-то дверь. У меня был такой вид, что попроси ковер-самолет, и его бы мне немедленно вынесли.

      – У вас не найдется совковой лопаты?

      – Сейчас, миленький. Ты только погоди чуток, дам тебе и лопату совковую. Потерпи, не ломай тут ничего.

      Старушка, видно вахтер, подала лопату и так посмотрела, что захотелось попроситься в закуток пить чай и плакать. Схватился за лопату, как за спасательный круг, как за соломинку, как за руку, протянутую кем-то оттуда, из прошлого.

      Я носил на руках землю, по которой она уходила от меня навсегда. К сумеркам ноги заплетались, а руки все так и не знали усталости. Подошла бабушка-вахтерша с блюдцем.

      На нем уютно возвышался стакан чая в подстаканнике, прикрытый свежей тряпицей, рядом лежали две карамели. Я пил из ее рук чай и плакал. Слез не было видно: шел все тот же мелкий дождь.

      – Да, беда-беда.

      – Что такое?

      – Дождь идет. Такой всегда к беде. Ты вот руки ободрал. Может, зайдешь? Смажу, перевяжу.

      – Да нет, спасибо вам за все, пойду.

      – За глаза-то не ходи. Там только холод и всё.

      – Здесь тоже. Дождь такой мелкий. Больно одному.

      – Да, локоть ловок, не укусишь. Ты за лопатой заходи, не стесняйся. У нас этого добра полно. Завтра народ удивляться начнет. Вон сколько земли переносил.

      – Всю не успел.

      – Успеешь еще, не торопись. Сама к тебе придет.

      …Декабрь. Ветки голы. Дороги лысы. Заглядишься на звезды и окажешься на земле. Солнце декабря дико, людей сторонится, по полям больше ступает, в город не заглядывает. Глотнет воздуха и скроется до января. В январе солнышко ядрено, с каждой снежинки в глаза бьет.

      Зацепиться бы за что-то, хоть за царапинку на руке.

      …Позвонила в декабре. Ждал в ресторане, за нашим бывшим столиком. Явилась самой красивой, с единственной розой в руке. Попросила бокал красного вина. Пока листал меню, нагнулась, поцеловала мою руку, оставила розу на столе и ушла. Навсегда.

      У улиц голые лбы. Гололед на улицах – голодно, снега нет. Скользко на земле, трудно на ней удержаться.

      …Вот и пишу с колена на колено: