Завтра, как обычно. Дина Рубина

рисовал на дедовской записочке с нужным телефоном ужасные морды. Тут вошла баба, обняла меня за шею и поцеловала в затылок.

      – Ба, ну я не могу больше! – взвился я. – Ну чего он чушь порет!

      – Саня, ты же знаешь деда, – сказала баба и стала, как в детстве, хлопотать над моим чубом – то убирала его со лба набок, то разглаживала опять, – он переживает за тебя, за Маргаритку… Мы ж и в самом деле не вечные, Саня. Останетесь вы с ней одни.

      – Начина-ается! Со святыми упокой.

      – Ну не раздражайся, не раздражайся, – она быстро и мягко гладила меня по плечу, – ты взгляни правде в глаза и поймешь, что дед прав. Ну, какой из тебя следователь? Ты такой мягкий, добрый…

      – Маленький, – продолжил я, – метр шестьдесят…

      – Дело, конечно, не в росте. Да ты, Саня, и сам сбежишь оттуда, не выдержишь.

      – Выдержу! – упрямо сказал я и дернул головой, чтобы баба не теребила волосы, хотя мне это было приятно.

      Помимо преподавания географии, баба всю жизнь вела классное руководство. К нам до сих пор в самые неподходящие моменты являлись бывшие ученики с букетами цветов. Почему-то они приходили целыми выпусками, человек по пятнадцать, и весело толпились в нашей маленькой квартирке. И надо было их принимать, поить чаем, мыть после них полы. Баба очень тосковала по воспитательной работе.

      – Ты должен крепко встать на ноги в материальном смысле, – продолжала она, – а там, в метро, премии, Саня, и тринадцатая зарплата.

      – Баба, не обрабатывай меня! – попросил я.

      – Прекратятся эти кошмарные дежурства, когда мы с дедом всю ночь не спим и ждем тебя с валидолом в зубах.

      – Ну, никто не виноват, что вы – комедийные персонажи. Не налегай на меня, пожалуйста, позвоночник хрустнет.

      – Ну, хорошо! – решительно сказала баба. – Зайти-то ты можешь к этому человеку, поговорить?

      – Зачем?

      – Может, тебе там приглянется…

      Я молчал, продолжая рисовать одной линией клыкастые морды.

      – Саша! Ради меня!

      – Сказал – не пойду, значит, не пойду! – буркнул я. За моей спиной воцарилась пауза, полная оскорбленного достоинства.

      – Ладно, Cаша, – сказала баба, смиренно вздохнув, – тебе видней. Может, действительно, не стоит… Может, в этой милиции твое призвание. Ладно, не ходи.

      – Ну хорошо, пойду, – я просто не вынес ее горя.

      – Зачем, Саша, если душа не лежит?

      – Сказал – пойду, значит, пойду! – буркнул я.

      Баба замерла за моей спиной, еще раз контрольно вздохнула, чтобы я не вздумал забыть о ее горестной озабоченности моей судьбой, потом поцеловала меня в макушку и вышла.

* * *

      Секретарша – глазастая, с милым носиком и округлым подбородком – этакая Ярославна, стриженная под пятиклассника, княжила на государстве телефонных аппаратов. Она манипулировала цветными трубками с потрясающей ловкостью и этим напоминала уличного регулировщика с большим стажем.

      Я спросил у нее, кинематографически