Не стреляйте в рекламиста. Иосиф Гольман

инвалида?

      – Легко! Ты такая же дрянь, как и в детстве.

      – А что ты обо мне знаешь? – зашелся Атаман. – Ты вылечился и пошел в институт. А я – в зону. С четырнадцати лет!

      – Ты тоже мог в институт.

      – Не мог! Там другие институты!

      – В лагерь случайно не попадают.

      – Вы суки! Все суки! Суки! – С ним случилась истерика. Он забился в судороге. Слезы потекли, почему-то из одного глаза. Сведенный рот полуоткрылся, оттуда исходило то ли шипение, то ли стон.

      Ефим изловчился и с левой врезал старому другу по морде. Голова дернулась, глаза остекленели, но через несколько секунд приступ прошел и он начал приходить в себя.

      – Успокоился? Я тебя в зону не загонял. Свинья грязь ищет сама.

      – У нас на поселке подломили ларек. И порезали ларечника, – неожиданно спокойно сказал Атаман.

      – Ну и что?

      – Участковый пришел, спросил, когда у меня день рождения. Я еще удивился. Ты за меня на нож полез. Этот днем рождения интересуется. У меня мать и то не помнила.

      – Ну и что?

      – Исполнилось четырнадцать, и загребли. Надо же было по ларьку палку ставить. Ларечник меня опознал. Я, когда первый раз откинулся, пришел к нему. Он испугался, говорит, нажали.

      – А ты что, не при делах был?

      – Нет. Не был я у ларька. Меня вообще в поселке не было. Не веришь?

      Возраст и жизненный опыт Ефима не позволяли верить уголовникам. Он внимательно посмотрел Атаману в лицо.

      У Атамана от напряжения свело челюсти.

      – Ты веришь? – Он облизал пересохшие губы.

      – Не знаю. Похоже, верю… – задумчиво произнес Ефим. – А где ж ты был, когда ломали ларек?

      – У тебя, – осипшим голосом сказал Атаман. – В больнице. Тебя выписывали…

      Некоторое время они сидели молча.

      – Тебя встречали родители. На белых «Жигулях». А до этого приезжала девчонка, совсем рыжая.

      – Анька, – машинально подтвердил Ефим.

      – А с самого утра приходил твой друг длинный, который к тебе в лагерь приезжал. А до того вечером – Француз…

      – Ты что, всю ночь там околачивался?

      – А куда ж мне было деться? Три часа до дома. Я в подвале спал.

      – Что ж не подошел, почему потом не написал? Хоть кто-то тебя там видел, могли подтвердить.

      – Я – волк, Ефим. Волкам адвокаты не нужны.

      – Дурак ты, а не волк. – Береславский включил левый поворотник и въехал в поток. – Где ногу оставил?

      – Там же, где и руку. На Северном Урале. Там и так холодно, а в горах особенно.

      – Побег?

      – Третий. Четыре ходки. Сейчас вышел. Справка есть. Что еще интересует?

      – Почему наколок нет?

      – На той руке были, – усмехнулся Атаман. – Мне партаки ни к чему. Я и так в авторитете.

      – А почему тогда на перекрестке стоишь?

      – Слишком много спрашиваешь, – помрачнел Атаман.

      – Ладно, отложим. Чем дальше займешься?

      – Есть план, Ефим.

      – Какой же?

      Атаман молчал.

      – Так какой же?

      – Умирать собираюсь. Рак у меня. Потому