Не стреляйте в рекламиста. Иосиф Гольман

Береславский появился только через двадцать лет. Двухэтажные дома, как и следовало ожидать, оказались совсем маленькими, сараи – приземистыми, а до пугающей общаги, которая попросту развалилась, было полторы минуты быстрого ходу.

      Ефим легко нашел людей, которые его помнили. На вопросы о том пацане тоже ответили удивительно быстро: он не дожил и до семнадцати лет, зарезали в драке. В груди Ефима что-то екнуло…

* * *

      25 лет назад

      Дети, если их так можно назвать, группками распределились по площадке. Парни сидели на корточках кружком и не таясь курили сигареты. Девочки шумно обменивались новостями, обильно приправляя речь матерком.

      Вдоль группок носился сухощавый человек лет тридцати пяти, командуя и организуя. Это был учитель французского языка, кличка соответственно Француз. И главный воспитатель спецлагеря «Радуга». Для многих собравшихся немаловажными были и иные отличия Француза: например, честно заработанное звание камээса по боксу.

      Что-то быстро обсудив с водителями двух автобусов, Француз подлетел к Ефиму.

      – Ну, получилось, едешь? – с ходу начал он.

      – У нас всегда получается, – ухмыльнулся Береславский.

      – Не хвались, едучи на рать, – хмыкнул Француз. – У меня для тебя две новости: хорошая и плохая. Откуда начать?

      – С хорошей.

      – Васильеву посадили, Корягина беременна.

      Ефим разочарованно кивнул. Он столько ужасов про них слышал на инструктаже, что отсутствие этих персонажей сильно убавляло романтики.

      – А теперь – о грустном, – продолжил главный воспитатель. – К нам едет Атаман.

      – Какой атаман? – не понял Ефим. Он решил, что речь идет о каких-то проверках.

      – Самый неприятный из всех, которые бывают, – объяснил Француз. – Сейчас он в детприемнике, но его подвезут.

      – Уже подвезли, Француз! – Голос за спиной преподавателя был совсем детский, а когда Береславский увидел его обладателя, то окончательно поразился. Пацану было от силы лет десять, у него отсутствовал один передний зуб сверху и один – снизу. Не нужно было быть дантистом, чтобы понять, что это не имеет отношения к смене молочных зубов. Курносый нос и оттопыренные большие уши выглядели бы умилительно. Но вот глаза все портили.

      Этим глазам было лет сто двадцать. И кроме лукавства и неподдельного оптимизма, в них читались опыт и жестокость. Ефим вздрогнул, почему-то вспомнив мальчишку из запретного двора.

      – Вот и он, – со вздохом констатировал педагог.

      – Вы хотите его в первый отряд? – удивился Береславский. – Он же маленький!

      – Это у тебя маленький! – заявил Атаман. Окружающие заржали, оценив шутку.

      – Не такой уж он маленький, – безрадостно сказал Француз. – Тринадцать лет. Еще бы годок – и сейчас бы он не досаждал обществу. А так – мы должны перевоспитывать.

      – Понял, студент? – строго спросил Атаман. Он был неплохо информирован: Ефим прежде появлялся здесь лишь дважды, когда договаривался с Французом о работе и проходил инструктаж.

      – Понял. – Ефим принял вызов