История разведенной арфистки. Авраам Иегошуа

спортзала. Время от времени съемочная камера останавливалась на лицах присяжных, затем отъезжала, создавая обманчивое впечатление того, что собирается исчезнуть навеки, и тем не менее всегда возвращаясь.

      – Пожалуйста, не огорчайтесь тем, что мы так долго терзаем вас, – извинялся кинооператор, – но этот эпизод очень важен для фильма… изменение наружного света, который меняет внешность снимаемого и длится в кадре несколько мгновений, а в процессе съемки – считаные минуты, является свидетельством того, что вы пробыли здесь весь день, превратившись полностью во внимание, и сможете освободиться лишь поздно вечером, придя к согласию и огласив ваш вердикт.

      Другие участники массовки, по большей части не из Иерусалима, слонялись по спортзалу вперемежку с артистами, после того как одни кадры были уже отсняты, а другим эта процедура предстояла – непонятно, правда, когда. Но судья, прокурор, адвокат, свидетели и женщина, обвиняемая в совершении преступления, еще отсутствовали, предположительно, репетируя свои роли.

      – Знаете ли вы хоть что-нибудь о содержании фильма? – спросила Нóга отставного чиновника, который сидел возле нее в первом ряду.

      – В общем виде. В агентство по найму они скорее удавятся, чем поделятся какой бы то ни было информацией, опасаясь, быть может, что человек решит сбежать в последнюю минуту. Поскольку участники массовки, не будучи профессиональными актерами, порою смущают воображение других свои восприятием действительности.

      С наступлением сумерек два дополнительных источника света были установлены напротив жюри. Появилась облаченная в мантии процессия – обвинитель и защитник, а также судья, который тут же исчез в классной комнате, превратившейся ныне в судейскую. Двое дюжих мужиков в непонятных одеяниях, напоминавших униформу, провели скованную наручниками обвиняемую за спиною жюри – туда и обратно. Нóга узнала в ней молодую женщину, которая утром отдала ей свой пахнувший духами красный шарф. На ней уже не было макияжа, лицо побелело, глаза обведены были черными кругами. Одежда на ней была серого цвета, передвигалась она медленно, словно вновь и вновь погружаясь в мысли о совершенном ею преступлении. Она вглядывалась в лица присяжных, и когда увидела красный свой шарф на шее одной из них, склонила голову и, кивнув, остановилась напротив, как если бы собиралась сказать что-то, но не произнесла ни слова. Однако страдание в ее глазах было столь правдоподобно, столь убедительно, что Нóга испуганно стянула шарф вокруг шеи, как если бы напротив нее стояла не актриса, а измученный незнакомец, которого она знала когда-то в далеком прошлом.

      – Что она сделала? – шепотом спросила она у отставного судьи после того, как обвиняемая удалилась.

      – Убила своего мужа.

      – Почему?

      – Узнаете, посмотрев картину, – не без иронии ответил тот, – если она на самом деле увидит свет.

      К этому времени все актеры исчезли в школьном классе, превратившемся в зал заседаний, но оператор не подал сигнала, позволявшего