Аден. Илья Ист

дворики домов, стоявших на отшибе деревни.

      Прямо на глазах Канна деревенская площадь превращалась в стихийный рынок. Маленькие дети и женщины высыпали из домов, чтобы продать свои нехитрые поделки. Дети постарше и мужчины, не работавшие в этот день на поле, споро тащили рис и овощи. Раскладывали по прилавкам. Тем временем толпа паломников разминала уставшие ноги и вяло осматривалась.

      Мама Канна уже общалась с кем-то из пришлых и продала ему в дорогу несколько початков кукурузы и две меры риса.

      – А я думала, ты в поле! – с укоризной сказала мама.

      – Я… Мы уже всё починили!

      – Ну хорошо. Надеюсь, ты говоришь правду. Помоги-ка обслужить этого господина…

      Жилище Канна находилось возле самой площади, и мальчишка то и дело носился с поручениями между домом и лавкой, вытаскивал из кладовой корзины свежих фруктов и овощей, не забывая захватить вяленые томаты и перцы. А между делом предлагал паломникам свои поделки из соломы и глины. Он был так увлечён, что не сразу заметил стоящего у прилавка старика в серых одеждах. Среди паломников оказался самый настоящий монах!

      Марсианских монахов люди уважали и немного побаивались. Считалось, что именно монахам великие предки оставили своё завещание и что через них когда-нибудь глупые наследники земной цивилизации получат прощение. Им будет позволено приобщиться к тайным знаниям, которые сделают их счастливыми, молодыми и бессмертными.

      Мама Канна вежливо поклонилась монаху, опиравшемуся на посох с белым набалдашником. Тихо шепнула сыну: «Этот монах – из храма Великого молчания».

      Мальчик, конечно же, не знал, что такое храм Великого молчания, но тон мамы внушил ему благоговейный трепет. Монах поймал на себе восторженный взгляд мальчика и обернулся к нему.

      – Как тебя зовут, дитя?

      – Канн.

      – Сколько тебе лет?

      – Пять лет, ваше смирение!

      – Славно, славно. Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

      Канна словно поразило электричеством. Этот, казалось, совершенно простой и естественный для взрослого человека вопрос затронул самые тонкие струны его сути. Канн с детской непосредственностью стал взахлёб рассказывать гостю о профессиях великих предков и о том, что ему из всех больше всего понравилась профессия учёного.

      – И как же ты готовишься к тому, чтобы стать учёным? – с неподдельным интересом спросил Канна настоятель.

      – Я? Я… Я много читаю!

      – Все книги перечитал, – вставила мама Канна, – и у нас, и у соседей.

      – И сколько же набралось? – с улыбкой спросил монах.

      – Уже целых девять, – гордо ответил Канн.

      – Молодец, молодец. Учись, юный Канн. Я ещё вернусь…

      Продолжая исподволь наблюдать за мальчиком, отец-настоятель купил несколько мешочков риса и что-то из вяленых продуктов. Напоследок он наклонился к Канну и взял глиняную фигурку, не то птицу, не то корабль, которую тот теребил в руках. В следующее мгновение монах уже удалялся от него по пыльной площади, а в руках мальчика