Преданья старины глубокой. Александр Рудазов

паренек с впалыми глазницами – Кирилл Патрикеич, шурин князя Игоря. С малых лет младший сын боярина Патрикея не интересовался ничем, кроме книжных премудростей, – ни на охоту съездить, ни забавами молодецкими потешиться…

      Губы Кирилла медленно шевелились, воспаленные веки болезненно жмурились и моргали. Гусиное перо торопливо бегало по шершавым листам, время от времени заглядывая в глиняный пузырек с чернилами. За сегодня чернильница доливалась уже дважды – работа спорилась.

      Однако ж рядом лежал плат, испещренный кровавыми пятнами. Его владелец то и дело заходился в диком кашле, прикладывал платок ко рту и возвращал его обратно – со свежим пятном.

      Молодой писец спешил. Уже много месяцев Кирилл чувствовал себя больным и усталым – еда не лезла в горло, то и дело накатывала неудержимая сонливость и этот мучительный кашель. Все кругом обрыдло – успеть бы окончить труд, прежде чем окажешься в домовине…

      Где-то в глубине души нестерпимо зудело чувство стыда – с тех пор, как доверчивый Игорь покинул город, Кирилл не переставал корить себя, что поддался на уговоры сестры. Ей-то что – она сызмальства исхитрялась на все лады, козни строила против всех подряд, интриганка вавилонская…

      А ему лишь бы успеть книгу закончить – больше ништо от этой жизни не надо. Потому и сдался – сыграл роль неприглядную, убедил князя, что Кащей в его беде виноват…

      Кирилл тяжело вздохнул и вновь продолжил скрести перышком. Вопреки собственной воле на полях рукописи то и дело объявлялись незваные фразы, объявляющие читателю мысли пишущего:

      …Господи, помози рабу твоему Кириле скоро писать!..

      …охъ уже очи спать хотятъ…

      …о святой Никола пожалуй избави кашлю кровяного мочи уж нету…

      …не клените за ошибки неволей сделаны…

      …сести ужинать ли? клюкования съ салом с рыбьим…

      На последней фразе Кирилл задумался, подавляя кашель, – а в самом деле, не перекусить ли с устатку? Клюква в рыбьем жиру – блюдо не из самых худых. Да и кисель с молоком стоит в крынке, манит к себе притомившегося писца.

      Скрюченные пальцы неловко выпустили прикипевшее к ним перо, подставка с книгой отодвинулась в сторону, ее место заняла миска с клюквой. Кирилл вяло зашевелил губами, черпая скудную ужину. Вкуса он не чувствовал – только жжение в груди усиливалось с каждой проглоченной ложкой.

      Прежде чем приняться за кисель, писец сыпанул в него мелкой сушеной травы, размешал и сонно пробормотал:

      – Рада бы расти, да сорвали в пути. Рад бы раб Кирилл не болеть, да должен то Господь повелеть. Господи, повели не болеть рабу Кириллу ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю, ни через год. Пусть у раба Кирилла болезнь с легких сойдет. Аминь.

      Эту траву ему подарила сестра, она же рассказала и целительный заговор. Велела каждый вечер пить питье с целебной травой, причитывая наговор, пообещала, что через