Замуж за бывшего. Любовь Попова

так говорить, но почему она так категорична в отношении Никиты?

      Хорошее имя, правда же?

      Он такой красивый, такой спокойный.

      За неделю она приходила уже два раза, требовала написать отказную, но я каждый раз качала головой.

      Если до родов я была зла на Юру, на его жестокость, недоверие, думала избавиться от ребенка.

      Но стоило мне только услышать протяжный, звонкий крик, внутри что-то надломилось. Хрустнула корка, мешающая полюбить малыша всей душой изначально.

      И теперь нет ничего для меня дороже. Нет счастья больше, чем ощущать биение его маленького сердечка рядом.

      Спустя четыре месяца после встречи с тетей, когда мы уже собрали все документы и собирались уезжать в Англию, я узнала, что беременна.

      Тетя тут же билеты отозвала. Сказала, что «это» останется здесь.

      И я, тогда все еще злая на Юру и заплаканная, на грани истерики была с ней полностью согласна.

      Дура! Теперь жалею. Очень.

      Ведь могли бы уже давно уехать. И там бы я ее уговорила, а теперь остается только… воевать.

      – Мелисса, – вошла тетя. Даже в свои сорок три, статная блондинка. Красивая, но с уже наметившимися морщинами возле губ и глаз. – Вот та женщина.

      Черт, черт, черт. Прижимаю к себе малыша сильнее. Не отдам! Отворачиваюсь от ее пронизывающего, бесчувственного взгляда.

      Она, не имевшая никогда любви, детей, питомца, не сможет меня понять. Никогда.

      – Я уже сказала, что не откажусь от него, – не отрывая взгляда от ребеночка, рявкаю я.

      Он, конечно, испугался и тут же закричал. Пронзительно так, словно знал, что творилось в моей душе. Что творится в палате частной клиники.

      – Сколько можно повторять одно и то же? Вы напугали его. Пошли все вон!

      – Простите, – повернулась к посетителям тетя и закатила глаза. Сука! – Послеродовой синдром. Мысли путаются. Мы уже все обсудили.

      Она подошла ко мне. Начала руки протягивать, а я её по ним ударила. Потом в волосы вцепилась. В прическу идеальную и змеей зашипела:

      – Не отдам, слышишь меня? Забирай свои деньги. Оставь мне его… Оставь…

      Она дает мне пощечину, так, что голова дергается, но я все еще Никиту держу. Сильно к себе прижимаю.

      – Прошу, Машенька, Тетечка, прошу, не забирай его у меня. Он единственное, ради чего я теперь живу, – рыдаю, но ей все не почем.

      После недолгого, но бурного сопротивления, она буквально вырывает из моих рук Никиту. И я уже с кровати хочу встать, в ноги ей броситься. Волосы крашенные повыдирать. И сердце бы вырвала, но нет, кажется, у нее в груди ничего.

      – Никита! Верните мне Никиту! Юра! Юра! Помоги мне, скотина! Они нашего сына забирают, сына нашего украсть хотят! – уже на грани бреда кричу, надеюсь на что-то. Слушаю пронзительный плач моего красивого мальчика.

      Моего! Моего!

      Сколько бы не пыталась встать с кровати, сколько бы не истерила, кусалась, двое санитаров надежно меня прижимали.

      А медсестра что-то в руку начала колоть.

      Я кричала так, как никогда во время изнасилования любимым. Я не могла расстаться