Джинн из консервной банки. Людмила Милевская

радужно отражались в огромных зеркальных стеклах.

      Лишь огромная поляна была хороша: там зеленела молодая весенняя травка, да местами (в тщательно распланированном беспорядке) пробивались нарциссы, тюльпаны, крокусы и другие первенцы просыпающейся от зимней спячки природы.

      Зато за домом был настоящий сад-парк. Чего там только не было…

      Павел Александрович – большой любитель ботаники – несмотря на свою чрезвычайную скупость, щедро платил садовнику. Голубые ели соседствовали там с пихтами и лиственницами. Китайский лимонник устремлялся вверх по юным сосенкам. Кавказский плющ удивительным образом прижился в сухом климате и заплел стволы яблонь, слив и вишен. Калина весной радовала глаз белыми соцветиями, а зимой красными гроздьями…

      Впрочем, Ольга Петровна не была в восторге ни от дома, ни от сада, ни от их местонахождения. Сад был молодой и, вопреки стараниям садовника, не спешил разрастаться. В летнее время дом, со всех сторон открытый не только любопытному взору, но и безжалостно палящему солнцу, нагревался так сильно, что не спасали от жары даже многочисленные кондиционеры. Осенью и зимой досаждали ветра. А лестница к калитке была не только крута, но и длинна, что вынуждало Ольгу Петровну, поднимаясь по ней, всякий раз ругать покойницу-жену Павла Александровича, которая позволила мужу увлечься «эффектами» за счет «удобств».

      Павел Александрович и сам уже (с каждым годом все больше и больше) ощущал промах в планировке.

      – Ничего, Оленька, – успокаивал он жену. – Перенесем гараж к дому и проложим к нему дорогу. Будешь подъезжать к самому подъезду.

      – Интересно, а как ты будешь выезжать или въезжать зимой, особенно в гололед? – язвила Ольга. – Будешь греть километры асфальта? Тогда давай уже лучше обзаведемся вертолетом.

      Впрочем, это были одни лишь разговоры, которые длились уже три года.

      Вот и сейчас, отсчитывая ступени, Ольга ругалась про себя весьма изобретательно, жалея только о том, что не может похвастаться этим талантом перед супругом. Она была страшно зла, все ее раздражало, особенно необходимость был ласковой и счастливой. А тут еще муж беззастенчиво повис на ней под видом нежности, а она и сама уже не так молода, чтобы переть на себе его старую тушу. А впереди еще предстояла пытка любовью…

      «Эх, мало я выпила, – уже сожалела она. – Все противный Жорик. Ничего, доберу за обедом, подобью моего старичка на шампанское и незаметно плесну в свой бокал коньячку», – в конце концов успокоила она себя.

      Ольга испытывала глубокое отвращение к мужу, скрывать которое становилось все трудней и трудней. Время от времени приходилось себя подогревать, иначе… – крах!

      «Как тут не понять бедных актеров? – внутренне рассуждала она, с трудом представляя как ляжет с Павлом Александровичем на супружеское ложе. – Нет, я неплохая артистка. А с такой профессией нетрудно и спиться: не каждый же день само собой приходит вдохновение».

      Больше всего ее мучил тяжелый запах, исходивший от тела мужа. Ольга ненавидела