Книжный магазинчик прошлого. Эми Майерсон

музыканту, нужно время от времени вести себя по-свински».

      Но стоило маме заговорить с папой, как он понял, что влюбился.

      Каждую пятницу он ходил на концерты Lady Loves. Ему нравилось слушать, как мама поет, нравилось наблюдать за тем, как она забывала, что находится на сцене, забывала о своем колючем образе, и неприветливые черты лица смягчались, а нежный голос зачаровывал.

      Выступления сменялись новыми концертами, а отец чувствовал, что мама была совсем молода, и жизнь ее еще не сломила.

      В тот вечер, когда мама села за его столик, не произошло ничего особенного. Закончив выступление, она плюхнулась напротив и завязала волосы в хвост. У нее были тонкие, по-девичьи милые черты лица. Она не улыбалась, но папа знал, что ей хотелось.

      «Сколько у тебя галстуков?» – небрежно поинтересовалась она.

      Данный вопрос сильно его удивил, и он невольно поправил узел. Галстуков у него хранилось столько, что почти каждый из них надевался всего один раз. Никто и никогда не спрашивал папу о его коллекции. Более того, никто этого и не замечал.

      «Около двухсот», – признался он.

      «В какой ситуации может понадобиться двести галстуков?»

      «Ни в какой».

      «Тогда зачем тебе столько?»

      Папа понятия не имел, какие привести доводы. Его родители и младший брат умерли, когда он учился в университете. Дяди погибли на войне еще до того, как он родился. Бабушки и дедушки скончались много лет назад. У него были друзья детства, приятели с юрфака, знакомые по работе, стабильный поток подружек, но никого, кто дарил бы ему подарки на день рождения и с кем бы он отмечал День благодарения. Поэтому папа покупал себе галстуки каждое Рождество и на каждое повышение, как напоминание, что он может позаботиться о себе сам.

      «Было бы странно, если бы у меня валялось двести пар обуви», – наконец, ответил он.

      Мама захихикала и убежала паковать вещи вместе с группой.

      Стоило папе рассмешить ее, и она тоже поняла, что влюбилась.

* * *

      Когда я вернулась домой, папа сидел за обеденным столом и пытался сложить льняные салфетки в оригами по маминому идеальному образцу.

      – Смотри, – сказала я, забирая у него салфетки. Я показала ему, как сложить их в три длинные полосы, затем подогнуть сначала одну сторону, а потом – другую, чтобы получился ровный конвертик.

      – А у тебя так хорошо получается, – усмехнулся папа и ушел на кухню.

      Папа копошился в ящиках, роняя и убирая сковородки, а я вытащила телефон и напечатала: «Эвелин Вестон», не зная, что еще можно дописать к этому имени в поисковик. Несколько Эвелин Вестон нашлось на «Линкедине», в «Твиттере» и IMBD. Но нужная мне Эвелин Вестон умерла много лет назад, когда еще не существовало социальных сетей и новостной ленты, так что, по всей видимости, мне предстояло разузнать о ней информацию старым способом: через общение с людьми, а не с гаджетами.

      Папа вернулся с двумя деревянными подсвечниками, в которых стояли две чуть изогнутые свечки.

      – Оказывается, резьба по дереву – не мое.

      С