Исповедь фаворитки. Александр Дюма

буквально дрались за право входа в салон, где доктор Грехем производил свои опыты, и хотя каждый входящий был обязан выложить за это фунт стерлингов, толпа собиралась каждый вечер.

      Едва лишь зрители уходили, доктор пробуждал меня, я одевалась, мы ужинали и расходились каждый в свою комнату. Должна подчеркнуть, что ни разу за те два или три месяца, когда я постоянно находилась подле него, я не слышала от доктора ни единого слова, которое не было бы исполнено симпатии и уважения.

      И вот теперь… я ведь клялась Господом, что выскажу без утайки все, что испытала, позволив читателю заглянуть в самые потаенные уголки не скажу женского сердца – Боже меня упаси выдавать себя за пример, достойный представительствовать за весь мой пол, – но, по крайней мере, я, как обещала, открою до конца сердце той женщины, которой я была. Ведь даже Руссо в своей «Исповеди» изобразил не человечество, а лишь одного человека[177], и, несмотря на некоторые весьма странные откровения, которые там содержатся, эта «Исповедь» считается достойной книгой. Не пряча от глаз психолога ни один из секретов своей души, я хочу написать книгу, способную если не превзойти произведение Руссо, то соперничать с ним.

      Итак, наступает время нового признания.

      По вечерам, во время наших совместных ужинов, доктор, должно быть опасаясь, как бы я не прервала череду этих столь доходных сеансов, всякий раз пересказывал мне похвалы и восторги публики, что роем поднимались и кружились над ложем, на котором я была распростерта. Для меня же этот хвалебный хор не существовал, даже слабые отголоски его не достигали глубин моего забытья. Но оттого, как часто он мне повторял, что сама Венера, пойманная в сеть своим ревнивым супругом, не вызывала у богов Олимпа[178] такого восхищения[179], какое внушает смертным моя красота, мне в конце концов захотелось собственными ушами услышать эту пьянящую мелодию восхвалений. Как то обычно случалось с моими желаниями, это искушение вскоре стало непобедимым, а поскольку поддаться ему было нетрудно и не было даже нужды предупреждать об этом доктора, я решилась попробовать.

      На третий или четвертый день, как только доктор Грехем приступил к своим пассам[180], я притворилась, будто уже уснула, и с закрытыми глазами и лицом, на которое был наброшен батистовый платок, скрывающий его от взглядов зевак, приготовилась выслушивать те пламенные восторги, которые, по словам доктора, внушала любителям прекрасного моя бесподобная фигура.

      Грехем не преувеличивал. Никогда хвалы, обращаемые к владычице Книда и Пафоса[181], не возносились ввысь в облаках такого благоуханного фимиама, что курился вокруг возвышения, на котором я возлежала. Можно было подумать, будто каждый из этих льстецов, догадываясь, что мой сон притворен и я могу его услышать, изощрялся в комплиментах в расчете на воздаяние.

      Я выпивала эту сладкую отраву, не проронив ни капли.

      С того дня я решила всегда бодрствовать

177

Руссо, Жан Жак (1712–1778) – французский философ и писатель; его автобиографическая «Исповедь» (1766–1769; опубликована в 1781 и в 1789 гг.) – один из блестящих образцов ранней психологической прозы.

178

Олимп – горный массив в Греции; в античной мифологии и поэзии – священная гора, местопребывание верховных богов.

179

В «Одиссее» (VIII, 266–366) приведена любовная история Афродиты и бога войны Арея: во время свидания их хитроумно приковал к ложу невидимой глазу сетью супруг Афродиты, бог-кузнец Гефест, и в таком виде они предстали перед смеющимися над ними богами.

180

Пассы – медленные движения рук врача вдоль лица и тела гипнотизируемого при введении его в состояние гипноза.

181

То есть к Афродите.

Книд, Пафос – античные приморские города: первый – в Карии, исторической области в нынешней Турции; второй – на острове Кипр, где особенно почиталась Венера и были выстроены храмы в ее честь.