Исповедь фаворитки. Александр Дюма

Но потом, когда мое сердце уже так колотилось от восторга и неистовых надежд, что готово было выпрыгнуть из груди, он вдруг вгляделся в мое лицо с особенным выражением тревожного интереса и пробормотал:

      – Хотя нет, право же, лучше бы вам не ездить туда.

      Я просто умирала от желания расспросить его обо всем, но не осмеливалась сделать это в присутствии мистера Хоардена. Однако случаю было угодно, чтобы тот как раз куда-то вышел.

      Едва лишь дверь закрылась за ним, с моих уст как бы само собой сорвались слова:

      – Вы знаете мистера Ромни?

      – Какого Ромни? – удивился мистер Джеймс Хоарден.

      – Художника, – отвечала я.

      – Ну, кто ж его не знает? Ромни – величайший портретист нашего времени.

      И прибавил, пожав плечами:

      – Какая жалость…

      Он не закончил фразы.

      Я смотрела на него, спрашивая взглядом о том, о чем не решалась спросить вслух.

      – Да, – сказал он, – весьма жаль, что подобная гениальность сочетается со столь ужасной безнравственностью! У него была чудесная жена, двое очаровательных детей, а он покинул их, окружает себя актрисами и куртизанками, которые истощают его здоровье и кошелек. Правда, верно и то, что он ничего не жалеет для искусства. Он способен платить натурщице двадцать пять фунтов стерлингов, если эта натурщица наделена достаточно оригинальной красотой. Но откуда вы-то знаете Ромни?

      – Я с ним не знакома, – ответила я, краснея. – Просто когда я училась в пансионе, там была одна воспитанница, которая с ним в родстве.

      Тут вошел мистер Хоарден и я умолкла. Суровый пуританин, несомненно, нашел бы неуместным, что я веду с его сыном разговор на подобные темы.

      Больше я не заговаривала с мистером Джеймсом Хоарденом о Ромни: я уже узнала то, что мне было нужно. Ведь мистер Хоарден сказал, что этот художник способен платить двадцать пять фунтов стерлингов модели, если она одарена выдающейся красотой.

      Что касается мисс Арабеллы, то я остереглась заводить о ней речь. Мне не хотелось узнать, кто она, ведь пока я точно не знала этого, ничто не мешало мне принять ее предложение.

      Впрочем, не случайно же всякий, кто впервые видел меня, прежде всего говорил, что я должна поехать в Лондон. Хотя верно и то, что, поразмыслив, они начинали сомневаться в разумности такого совета.

      Да что же в Лондоне такого ужасного? Среди полутора миллионов столичных жителей есть ведь и двести-триста тысяч девушек моего возраста. Неужели все они обречены на погибель только потому, что живут в Лондоне?

      Через неделю мистер Джеймс Хоарден уехал. Его интерес ко мне за время пребывания в родительском доме не остыл, а усилился. Прощаясь со мной, он сказал, что, если когда-нибудь я приеду в Лондон, чего он мне не желал бы, он просит меня не забыть навестить его.

      Он мог бы не опасаться, что я забуду о нем: его адрес уже был запечатлен в моей памяти рядом с адресом мисс Арабеллы.

      Судьбе было угодно, чтобы несколько дней спустя после его отъезда, отправившись к некоей родственнице