А зори здесь тихие… В списках не значился (сборник). Борис Васильев

чего? – неуверенно спросила Лиза Бричкина.

      – Боец Бричкина понесет вещмешок переводчицы.

      – Зачем?.. – пискнула Гурвич.

      – А затем, что не спрашивают!.. Комелькова!

      – Я.

      – Взять мешок у красноармейца Четвертак.

      – Давай, Четвертачок, заодно и винтовочку…

      – Разговорчики! Делать, что велят: личное оружие каждый несет сам…

      Кричал и расстраивался: не так, не так надо! Разве горлом сознательности добьешься? До кондрашки доораться можно, а дела от этого не прибудет. Однако разговаривать стали больно. Щебетать. А щебет военному человеку – штык в печенку. Это уж так точно…

      – Повторяю, значит, чтоб без ошибки. За мной в затылок. Ногу ставить след в след. Слегой топь…

      – Можно вопрос?

      Господи твоя воля! Утерпеть не могут.

      – Что вам, боец Комелькова?

      – Что такое – слегой? Слегка, что ли?

      Дурака валяет рыжая, по глазам видно. Опасные глазищи, как омуты.

      – Что у вас в руках?

      – Дубина какая-то…

      – Вот она и есть слега. Ясно говорю?

      – Теперь прояснилось. Даль.

      – Какая еще даль?

      – Словарь такой, товарищ старшина. Вроде разговорника.

      – Евгения, перестань! – крикнула Осянина.

      – Да, маршрут опасный, тут не до шуток. Порядок движения: я – головной, за мной – Гурвич, Бричкина, Комелькова, Четвертак. Младший сержант Осянина – замыкающая. Вопросы?

      – Глубоко там?

      Четвертак интересуется. Ну, понятно, при ее росте и ведро – бочажок.

      – Местами будет по… Ну, по это самое. Вам по пояс, значит. Винтовки берегите.

      Шагнул с ходу по колени – только трясина чавкнула. Побрел, раскачиваясь, как на пружинном матрасе. Шел не оглядываясь, по вздохам да испуганному шепоту определяя, как движется отряд. Сырой стоялый воздух душно висел над болотом. Цепкие весенние комары тучами вились над разгоряченными телами. Остро пахло прелой травой, гниющими водорослями, болотом. Всей тяжестью налегая на шесты, девушки с трудом вытягивали ноги из засасывающей, холодной топи. Мокрые юбки липли к бедрам, ружейные приклады волочились по грязи. Каждый шаг давался с напряжением, и Васков брел медленно, приноравливаясь к Гале Четвертак.

      Он держал курс на островок, где росли две низкие, исковерканные сыростью сосенки. Комендант не спускал с них глаз, ловя в просвет между стволами дальнюю сухую березу, потому что и вправо и влево брода уже не было.

      – Товарищ старшина!..

      А, леший!.. Комендант покрепче вогнал шест, с трудом повернулся: так и есть, растянулись, стали.

      – Не стоять! Не стоять! Засосет…

      – Товарищ старшина, сапог с ноги снялся!..

      Четвертак с самого хвоста кричит. Торчит, как кочка: и юбки не видно. Осянина подобралась, подхватила ее. Тыкают шестом в трясину: сапог, что ли, нащупывают?

      – Нашла?

      – Нет!..

      Комелькова слегу перекинула, качнулась вбок. Хорошо, он заметил вовремя. Заорал, аж жилы на лбу