Сны на ветру, или Плотоядное вино. Виктор Стасевич

за сыночка у меня.

      – Заметил, как он ласкается, – неопределённо проговорил Тарабаркин, подошёл к тётке, приобнял её, ткнулся носом в шею, затем отодвинулся, ласково посмотрел в глаза, развернулся и, не говоря больше ни слова, быстро направился в сторону станции, чтобы успеть к электричке.

      Он легко шагал по грунтовой дороге, заросшей по краям мелким кустарником, перепрыгивал через редкие лужи, жмурился на солнце и насвистывал мелодию песенки из старого кинофильма.

      На перроне полустанка сидела одинокая женщина с корзинами, наполненными краснобокими грушами и газетами. Тарабаркин радостно забежал по ступенькам на деревянный настил, остановился около торговки и с удивлением её спросил:

      – Ты чего, мать, тут одна сидишь? Торговля не ладится? Так люди только к вечеру потянутся.

      Женщина хмуро посмотрела на Тарабаркина, поправила вязаную шапку, нахохлилась и хрипло проговорила:

      – Слушай, конь подзаборный, я тебе никакая не тётка, мы с тобой почти одних лет. Потом, я тут торгую уже два года, а если ты будешь выражаться по матушке, то я тебе последние зубы выбью…

      – Угадал! – воскликнул Санька, его глаза заблестели. – Только истинно красивая женщина способна скрыть свою прелесть под шапкой, чтобы проходящие не могли смутить её своим сальным взглядом.

      – Ты чего-нибудь купишь? Или будешь скалиться? – обиделась женщина.

      – Да побойся Бога, как я могу смеяться над самой женственностью, только преклонение и почитание. Вы готовы, сударыня, принять скромного труженика пера и звонкой монеты?

      – Слушай, баламут, я не продажная девка, если не хочешь ничего покупать, вали дальше.

      – Я готов для вас купить весь белый свет, с грушами в придачу и газетами, – Санька вытащил крупную купюру, протянул торговке, взял одну грушу, надкусил и, прикрыв глаза, вздохнул. – Словно благоухание райского сада пахнуло на меня.

      Последние слова окончательно вывели торговку из себя, она оторопела, хотела ответить грубостью, но слова почему-то не клеились в знакомые фразы, способные осадить любого охальника. Женщина поднялась, посмотрела на деньги, наклонилась над ведром с грушами и потерянно спросила:

      – Тебе куда груши высыпать?

      – Да никуда, – в это время подъехала электричка. Сашка даже не посмотрел на неё, выдернул из рук женщины газету, взял ещё одну грушу, засунул в карман и быстро поднялся на ступеньку поезда.

      – Подожди, сдачу возьми! – крикнула торговка.

      – Это твоим детям, да мужу шкалик возьми, чтобы любил покрепче, – весело крикнув, Тарабаркин исчез за раздвижными дверями вагона.

      – Да нет у меня ни мужа, ни детей, – тихо проговорила женщина, со злостью сунув деньги в старый кошель.

      2

      Тарабаркин сел в электричку, в вагоне было просторно. За окном пёстрой чередой мелькали деревья, кустарники, перемежаясь широкими полянами с мягкой зеленью, над ними висели облака, подпирая небесную синь. Электричка, подъезжая к переездам, надрывно