Раневская шутит. Неизвестные афоризмы. Фаина Раневская

Не выдержав, Фаина Георгиевна вопрошает хорошо поставленным голосом на весь зал:

      – Ну, и где наша ЗасРаКа?

      ЗасРаКа – Заслуженный работник культуры.

* * *

      Однажды Раневская и Бортников застряли в лифте из-за отключенного света. Просидели недолго, но, выбравшись на волю, Фаина Георгиевна вдруг заявила:

      – Гена, вы обязаны на мне жениться. Я скомпрометирована.

      Бортников годился ей во внуки, мало того, сама Раневская относилась к нему, как к своему внуку.

* * *

      В театре, как и во всех других учреждениях культуры (и не только культуры), дважды в неделю проводились политзанятия, для которых полагалось конспектировать работы классиков марксизма-ленинизма, а по окончании учебного года сдавать своеобразный экзамен на «политическую зрелость».

      Конечно, к актерам не очень придирались, но пропустить возможность немного поиздеваться над народными артистами тоже не могли, хотя принимали у них этот экзамен отдельно от остальных.

      Первым «допрашивали» Завадского. Ему решено задать очень серьезный вопрос:

      – Расскажите о работе Ленина «Материализм и эмпириокритицизм».

      Солидный и важный Завадский несколько секунд, словно размышляя, крутил в руках свой знаменитый карандаш, без которого не появлялся нигде, потом важно кивнул:

      – Знаю! Дальше…

      Чуть растерявшиеся члены комиссии вспомнили другую работу:

      – Хорошо, расскажите о работе Энгельса «Анти-Дюринг».

      Ситуация повторилась, Завадский чуть подумал и снова кивнул:

      – Знаю! Дальше…

      Поняв, что ничего не добьются, Завадского отпустили.

      Следующей экзекуторам «попалась» Вера Марецкая, ее решили подробно расспросить о троцкизме.

      – Троцкизм – это… – горестным голосом начала великолепная актриса, – это…

      И вдруг она принялась буквально заламывать руки в отчаянье:

      – Это такой ужас! Такой кошмар! Я… я не могу… не заставляйте меня рассказывать об этом ужасе…

      Ее поспешно отпустили, чтобы не случилось истерики.

      Раневской не пришлось отвечать на подобные вопросы, но Марецкая ехидно поинтересовалась, как Фаина вышла бы из такого положения.

      – Я? Я бы подробно рассказала, как проклятый троцкизм сказался на моей судьбе.

      – На твоей судьбе? Как он мог сказаться?!

      – Неважно, главное, им пришлось бы выдержать рассказ о моей несчастной юности, загубленной молодости и почти погубленной старости. Я бы рассказала им о том, как едва не полюбила троцкиста, и что этот мерзавец мог со мной сделать, не раскуси я его подлую троцкистскую сущность.

      Марецкая, ценившая шутку и обладавшая прекрасным чувством юмора, смеялась:

      – Как жаль, что это не пришло в голову мне. Надолго отбила бы охоту устраивать подобные экзамены.

* * *

      Бортников славился своей нетрадиционной ориентацией, что с одной стороны скрывалось, с другой обсуждалось даже на собраниях.

      Однажды, выслушивая нападки на своего любимца, Раневская вдруг пробасила:

      – Что