Весенняя коллекция детектива. Татьяна Полякова

на крышу, чтобы снег сбросить или дырки залатать, ключи берут у Любы.

      – Снег сбрасывают по очереди? Или как?

      – По очереди.

      – Чья сегодня очередь?

      – Я не знаю, – она пожала плечами и опять попыталась выглянуть. – Снег – это дело мужчин. Женщины снег не сбрасывают. Зато мы сажаем маргаритки, как только растает в палисаднике.

      Маргаритки! Добровольскому было наплевать на маргаритки!

      – Давай, – сказал он и сунул ей в руку телефон. – Вызывай «Скорую» и полицию. Или нет. Пошли, я провожу тебя домой. Позвонишь из дома.

      – Может, ему еще можно помочь, – простонала Олимпиада Владимировна жалобно. – Давай посмотрим.

      – У него сломана шея, – сказал Добровольский. – Я не советую тебе смотреть.

      Эта формулировка – «я не советую», – моментально вывела ее из себя.

      Он не советует! Что он может понимать и почему она должна слушаться его советов?!

      Вырвав рукав своей куртки из его руки – он придерживал ее, опасаясь, что упадет, – она побежала и наклонилась над Парамоновым в вечной позе женского сострадания и сочувствия.

      Голова у него была как будто вывинчена из туловища – шея очень длинная и под неправильным углом. Одна рука откинута, а вторая придавлена телом, тоже как-то на редкость неестественно.

      Ему уже никто не мог помочь, и это было совершенно очевидно, но Олимпиада, которая никогда не видела внезапную смерть так близко, все старалась что-то сделать, поэтому бестолково хлопотала над ним, пересаживалась с места на место, не в силах оторвать взгляд от тела.

      Не смотри, повторяла она себе сквозь зубы, отвернись! Ну, идиотка! Ну?!

      Потом Добровольский сказал:

      – Все, хватит! – Подошел, поднял ее за локоть, повел и опять прислонил к стене. – Липа, – мягко произнес он через секунду. – Мне нужно на чердак. А ты вызови «Скорую» и полицию.

      – Милицию.

      – Да, милицию.

      – На чердак нельзя. Ничего нельзя трогать до приезда милиции!

      – Я только посмотрю, – уверил Добровольский. – Ничего не буду трогать. Но ты должна пойти и позвонить.

      – Хорошо.

      Она отлепилась от стены и, прямая, как палка, или хвост Василия, бывшего Барсика, сделала несколько шагов к подъездной двери. Дверь заскрипела, и Олимпиада вошла, словно во сне, а за ней Добровольский.

      В пролете между первым и вторым этажом стояла Люсинда. Одна ее щека была заметно краснее другой, и она держалась за нее так, как будто сильно болели зубы.

      – Чегой-то так грохнуло, а? – спросила она, увидев Олимпиаду, и отняла ладошку от щеки. – Я чай пила, гляжу, будто танк с неба сбросили! Чегой-то, а?

      Добровольский смотрел на нее внимательно.

      – А вы давно вышли?

      – Да только сию минуту вышла! А че такое? Липа, че такое опять случилось в нашем доме?

      – Парамонов с крыши упал, – объяснила Олимпиада устало и чуть не заплакала от жалости к соседу. – Наверное, полез снег скидывать и упал. Господи, сколько раз я говорила, что нужно людей нанимать, а не самим во все лезть! А в следующий раз кого-нибудь