Нахалки. Мишель Дин

того времени – их статьи часто появлялись даже в «белых» газетах, и они куда лучше понимали обстановку на Юге. Среди них была Зора Ниэл Хёрстон.

      Хёрстон выросла в городке Итонвилл во Флориде, в черном анклаве расистского штата. Сорванец и бунтарка, она рано забросила школу и полтора года из своих двадцати работала горничной у певицы странствующей труппы, ставящей оперы Гилберта и Салливана. Свидетельство об окончании средней школы она получила только в двадцать шесть лет, после чего поступила в Говардский университет. К двадцать пятому году она, как и многие начинающие молодые интеллектуалы, оказалась в Гарлеме и почти сразу стала постоянным автором афроамериканских журналов, в частности, Opportunity и Messenger.

      Ее статья-прорыв «Каково мне быть цветной?» была напечатана, когда Хёрстон было двадцать девять. Хёрстон пишет там, что она, пока не уехала в детстве из Итонвилла, вообще не знала, что она «цветная», а когда узнала, то не стала считать это трагедией. И не согласна скорбеть с другими темнокожими по поводу расы, потому что «слишком занята заточкой устричного ножа» [11]. И все же после двадцати лет жизни в белом мире она пишет: «Ощущение, что я цветная, бывало сильнее всего, когда меня жизнь бросала на резкий белый фон». А интеллектуальная жизнь в Америке ее времени (и еще много лет после) была именно таким фоном. Газеты и журналы были фактически сегрегированы даже на освобожденном Севере. Крупные «белые» газеты писали о творчестве Хёрстон (New York Times давала рецензии на все ее книги), но ее явно считали прежде всего чернокожей писательницей, а печататься в New Republic или New Yorker чернокожих писателей не приглашали. Работой литературного журналиста ей было не прокормиться.

      Поэтому Хёрстон стала изучать антропологию, защитила диссертацию в Барнард-колледже Колумбийского университета и начала работать под руководством антрополога-первопроходца Франца Боаса, который поручил ей измерять черепа. Впоследствии то, что она делала, можно было назвать этнографией, которую поддерживали разные фонды. За время своей работы Хёрстон опубликовала несколько фольклорных исследований – в основном посвященных сохранению диалекта чернокожих, на котором говорят в анклавах вроде Итонвилла. Этот диалект появляется и в ее самом знаменитом романе «Их глаза видели Бога». Она также изучала традиции вуду на Ямайке и Гаити и описала свои находки в книге «Расскажи это моей лошади».

      И вот эта набирающая разгон карьера с визгом затормозила в сорок восьмом году, когда сын квартирной хозяйки заявил, что Зора его совратила. После нескольких месяцев разбирательства мальчик отказался от обвинений, но шум в прессе был оглушительный, и стресс от всей этой истории мешал Хёрстон писать. Не помогало и то, что свойственный ей интерес к жизни чернокожих не входил в список приоритетов редакторов журналов и издательств. «Полное отсутствие спроса на глубокий и подробный анализ жизни негров, поднявшихся над классом слуг, – очень важная характеристика всей нашей страны», – писала она в статье пятидесятого

11

Отсылка к фразе Шекспира The world is your oyster («Мир – это твоя устрица»), которая означает «Мир полон возможностей: в каждой устрице может оказаться жемчужина».