Ангельский концерт. Светлана Климова

нашла это в контейнере для сухого мусора в кухне. Такая полукруглая штуковина из блестящей проволоки. Она прикреплена к внутренней стороне дверцы их шикарной мойки.

      – При чем тут мойка? – заторможенно спросил я. Мысли мои были чрезвычайно далеки от кухонного оборудования.

      – Вот, – сказала Ева, протягивая руку.

      В ее ладони лежал туго скатанный комочек голубоватой бумаги. Я осторожно развернул его – это оказался листок из отрывного блока для записей, на котором не поместилась бы даже пара спичечных коробков. Написанное тонким фломастером слегка расплылось, однако прочесть было можно. Всего несколько слов: «Себастьян Монтриоль будет проездом в Москве двадцать второго июля. Связаться непременно».

      – Детка, – спросил я, – ты, случайно, не в курсе, кто это написал?

      Ева рассмеялась, поставила на стол обе чашки и села на прежнее место.

      – А ты как думаешь? – Это было в ее манере: вопросом на вопрос. – В прихожей валяется старый телефонный справочник. Там есть страницы для записей, и, судя по содержанию, кое-какие сделаны хозяином дома. Почерк на листке тот же или, по крайней мере, очень похож. Выходит, Матвей Ильич собирался беседовать с господином Монтриолем через шесть дней после собственной смерти?

      Я отхлебнул кофе, обжегся и пробормотал:

      – Пожалуй, я закурю… Никто не будет в претензии?

      Я еще раз перечитал мятый листок. А потом представил реакцию Гаврюшенко на этот «документ». Бумаженция сама по себе ничего не доказывала, однако под сомнением оказывалось многое из того, что было черным по белому зафиксировано в сданном в архив деле о самоубийстве Кокорина-старшего и его жены.

      В то же время мне не давала покоя находка в сахарнице. Допив кофе, я вынул ключ и показал Еве, но она только пожала плечами и заявила, что в любом порядочном доме отыщется с десяток таких. И хранятся они только потому, что рука не поднимается выбросить. Бытовой рефлекс – даже если это ключи от старого чемодана, который давным-давно лежит на свалке.

      Не скажу, что она меня убедила. Сахарница, которой никто не пользуется, – не лучшее место для хранения ненужных ключей. И вообще – в обстановке гостиной что-то было не так. Какой-то предмет среди этих, в общем-то притершихся одна к другой, вещей казался чужим и вызывал глухое раздражение. В чем тут дело?

      Причину я понял только тогда, когда мы с Евой начали подниматься на второй этаж. На середине лестницы я споткнулся, произнес: «Секунду!» – после чего с грохотом слетел вниз и встал столбом у камина в углу, разглядывая декоративную кладку, каминную доску из зеленоватого, в пестрых прожилках, мрамора и сложное устройство, довольно правдоподобно имитирующее пламя и дающее поток тепла – что было совершенно излишним при наличии парового отопления и двух вполне работоспособных печей-голландок, уцелевших с тех времен, когда дом еще не был перестроен и модернизирован.

      Он был фальшивым, несмотря на то что соорудить здесь камин по всем правилам было проще простого, раз сохранилась