Ангельский концерт. Светлана Климова

рука. Холодильник работал, на его дисплее светились цифры температуры в отделениях.

      Я поймал себя на мысли, что неплохо бы воспользоваться автоматической кофеваркой, готовившей сразу пару чашек эспрессо, но отложил это на потом и вернулся к Еве, которая уже успела непринужденно усесться в кресло позади обеденного стола. Даже не подозревая, что именно в нем было обнаружено тело Нины Дмитриевны Кокориной.

      Я не стал сообщать ей об этом и опустился напротив – на хозяйское место, чувствуя себя при этом участником какого-то странного, почти кощунственного спектакля. Или, если угодно, следственного эксперимента. Не исключено, что микрочастицы смертоносного яда могли до сих пор оставаться в ворсе ковра, обивке мебели, в недоступных глазу неровностях поверхности стола. Но дело было не в этом. Все здесь было пропитано мыслями и чувствами Нины и Матвея Кокориных. Той энергией, которая остается даже тогда, когда человек ушел.

      – И все-таки, – нетерпеливо произнесла Ева, тряхнув волосами, – что мы здесь делаем? Ты пытаешься что-то найти?

      – Ну да, – сказал я. – Нам нужна какая-то улика, любое, даже косвенное указание на то, что эти двое планировали покончить с собой. Или наоборот – не планировали. И прежде чем мы поднимемся наверх – там мастерская Матвея Ильича, общая спальня и еще пара комнат, – нужно самым тщательным образом осмотреть первый этаж. Честно тебе скажу: я и сам толком не знаю, что мы ищем, детка. Оперативники из следственного отдела прокуратуры наверняка обнюхали здесь каждую щель, но это ровным счетом ничего не значит. У них была установка – доказать суицид, а такие вещи начисто отключают мозги.

      – Хорошо, – вздохнула Ева, поднимаясь. – Я поняла. Как ты думаешь, почему их собака спала в гостиной?

      Только теперь я обратил внимание на то, что под лестницей из неокрашенного ясеня, ведущей на второй этаж дома, находится подстилка Брюса – потертый туркменский коврик, заботливо подбитый толстым войлоком. Кое-где на коврике виднелись светлые шерстинки. Рядом стояла миска, вода в ней давно испарилась, оставив ободок осадка.

      – Не знаю, – сказал я. – С собаками у всех по-разному. Надо полагать, они оба были очень привязаны к своему лабрадору.

      – Я все-таки начну с кухни. – Ева пересекла гостиную и зашлепала по гладким доскам коридора.

      – Заодно можешь попробовать сварить нам кофе на том компьютере, что стоит рядом с микроволновкой, – рассеянно предложил я.

      Она не отозвалась, а повторять я не стал.

      Сидя на месте хозяина этого просторного и, в общем, уютного дома, я некоторое время пытался реконструировать события двухмесячной давности. Сама обстановка молчаливо подсказывала, как жили эти два уже немолодых человека, как был обустроен их быт в той части дома, куда мог войти всякий, в том числе и совершенно посторонний. Именно в таких местах чаще всего сохраняются свидетельства поступков и намерений, а вовсе не в сейфах и тайниках, потому что недаром сказано: