Лермонтов: инстабог. Оганес Григорьевич Мартиросян

его, дающая городу красную жидкость, поскольку в каждом населенном месте есть свое сердце, умножающее его на свою кровь, текущую незримо по улицам и домам. Он простился с Галичем, ушедшим обратно в воздух, и начал перемещение. Было хорошо и воинственно, машины мчались с копьями, торчащими во все стороны и находящимися в руках у людей, вызванных из бутылок с пивом и вином. Пробежал мальчик с криком Киндзмараули, босиком, полчищем саранчи на полях, в урожае пшеницы и ржи, танцующим над землей, курящей свою ось словно сигарету LM. И ведь не случайно всё это: Бродский не дожил до смартфона, ставшего им, камера Бродский, видео Бродский, фотографии Бродский и часов Иосиф Александрович, показывающих время смерти поэта – писателя вообще. Углубился в течение людей, огибая мели, обозначенные на плечах, обходя маяки и рифы, просящие милостыню, и сигналя другим кораблям, встречным, как сон, который врезается в голову и покрывает ее обломками и осколками железа и стекла в соотношении два к одному. Заметил продавщицу чужого, она стояла и торговала им. Чуждое земле и небесам было на ящике, на подобном прилавке, похожем на плач Ярославны и смерть Валери. Лежали товары с Урана и Марса, названия их он не знал, и они поражали дороговизной и измятым сложносочиненным видом и запахом, окружающим их. Михаил прошел мимо и поднялся на мост через рельсы, лежащие на земле и не образующие вертикаль, но пока. Затянулся наверху дымом прожитых лет, наполнил метафизический стакан точно такой же водкой и выпил мимо себя, рядом, около, возле, прошелся по мосту, пошаркал ногой, к которой прилипла грязь от попадания в лужу, раскланялся перед Маисовыми людьми, шагающими вперед, неся на руках свои головы, светящиеся тьмой. Включил подробность в своей голове, то есть раздробил молотом целые горы и начал строить из кусков породы свой дом. Провел за этим занятием множество внутренних часов, отяготился работой и решил малость передохнуть. Уронил одну сигарету вниз, другую закурил, третью отдал человеку, идущему вне себя. Забыл свое имя, без него в анонимном обличии взял кусок пирога на земле и съел его всей своей сутью, не только зубами и ртом. Впитал в себя тесто грибы, после чего овитаминился под солнцем и устроил закат в своем сердце, пожарив на нем шашлык, состоящий из самых питательных слов, так как куски мяса – это буквы из всеми забытого языка. Купил газету, начал читать заглавия статей, среди которых были Хемингуэй занимается сексом до сих пор, Сталин курит ручки и карандаши, Чайковский пьет только кофе и Репин нарисовал абсолютно всё на этой земле. Свернул издание в трубку, сунул ее под мышку и вышел из себя на пару минут, сфотографировал стоящее неподвижно тело – себя, пустого и честного в своем отсутствии жизни, и вернулся назад, вошел в самого себя из известных отверстий, включающих даже пенис, думающий вокруг. Прочитал статью Виноватый Рембо, развернув газету, которая как будто звала его, искала его глаза, пуговицы, закрывшие лицо и спрятавшие его. Простоял десять минут, мешая товарищам, идущим с работы или на нее, пожал