Лермонтов: инстабог. Оганес Григорьевич Мартиросян

масло и пожарила на нем бекон, шипящий и скворчащий на всю округу, безземельную и бедную, как кузнечик и жук. И Михаил взвился телом и пал на себя слегка, думая, что позвоночник есть гусеница, ползущая вверх или вниз, поскольку легкие – его крылья, существующие одновременно с ним, гусеница и бабочка параллельны в человеке самом, не идут друг за другом вслед, но живут в себе и вовне. Точно так и мозг заряжается книгами и фильмами, как и тело, в котором вместо ладоней и стоп смартфоны, поскольку человек торчит гаджетами во все стороны, мигая ими, светя и звоня. Михаил – просто Михаил, но и Лермонтов – заказал кружку пива, придя в кафе, позвонил армянам, предложил себя в качестве рабочего, получил утвердительный ответ, сделал глоток и вспомнил сон, внутри которого он летал по галактике, читая Лоуренса Аравийского и печатая в пространстве свой текст. Стало легко и уютно, и машины стали сокращаться в размерах, так как время потекло вспять, и они снова стали игрушечными. Не случайно все знают, что игрушечный автомобиль – это ребенок взрослой машины, и он растет, пока не увозит своего владельца на берег Черного моря изнутри, в езде в голове, в груди, в животе и в паху. Появилась пьяная компания, разлилась по округе, взорвалась матом и прочим, разнесла себя всюду, куда только можно, взяла по бочонку пива и осушила с размахом, с брызгами и фейерверками вод. Пьянство всегда полезно, сказала она, выпустила свою часть в виде и форме парня, и тот пристал к Михаилу, предложил ему выйти, чтобы исследовать кулаками лицо и выкапывать из него кровь. Сделали именно так, но на улице стало невыносимо, поля, заполненные разговорами, видео и картинками облепили парню лицо и ослепили его, сделали чужаком, изгоем и парием. Он после взмаха руки, повисшей, словно вопрос в воздухе, принялся бежать, оря и моля о спасении, называя себя грузином и армянином шестидесяти двух лет. И Михаил вернулся назад, начал снова пить пиво и грызть орехи навзрыд, извлекать из них содержимое, данное как полное собрание сочинений Карамзина, изданное вне земли. Потому на небе не было ни звезды, да и минус свет солнца и минус сияние звезд давали плюс облаков и отсутствие светил, пахнущих тмином, чесноком, луком, перцем, чабрецом и кинзой. Перечисление данных явлений природы согрело Михаила, создало тепло в нем, исторгло из себя человечность и мягкость, которые зачастую одно и то же и ничто иное, как проза Бабеля, погубленного крестом, который ныне в роли Пилата: крест собирает суд и выносит вердикт, приговаривая к себе. Крест – это власть и жизнь из оперы Стравинского, идущей в театрах и пешком, потому что машины нет, раз композитор умер. Михаил оценил цифрой пять бутылку и доставку ее, поперхнулся орешком, закашлялся, пришел в себя и сочинил свой мозг, улетевший из него: умов стало два – в нем и вовне, в Китае или в Сомали. Но человек – это не его мозг, его я не в нем, размышлял Михаил, оно в кончиках пальцев, в пенисе, у мужчин двадцать одно я, у женщин двадцать, потому что пенис женщины ушел на создание мужчины, первой была Ева, из члена которой и был порожден Адам. Адам – это член, ребро,