Синий. Сапфировая загадка. Баккаларио Пьердоменико

надеялся услышать! – прокомментировала Бина Интригио, подставив идеальный овал лица, чтобы поймать на щёку поцелуй супруга. Она тоже оделась элегантно: длинное расшитое серебром сари, диадема с бриллиантами в чёрных волосах и шёлковые перчатки до плеч, каких не видывали со времён махараджей – между прочим, её далёких предков. Она прошествовала мимо детей как настоящая дива, дождалась, когда Ласло подвинет ей кресло, и лишь тогда с лёгким вздохом присела.

      – Это один из последних сохранившихся смокин-тригов, – наконец с загадочным видом ответил Ласло.

      Зельда нахмурилась, как она делала всегда, когда чего-то не понимала.

      – Что-что, извини?

      – Это одна из тридцати девяти реликвий, – шепнул Маркус.

      – Именно так! – подхватил Ласло. – Во-первых, в подкладке у него тридцать девять потайных карманов.

      Он показал элегантную подкладку из серебристого шёлка, на вид совершенно обычную, а затем ловким движением рук извлёк откуда-то целую кучу мелких предметов: лупу, ножик, микрокамеру, мини-диктофон, блокнот, ручку, отмычку…

      – Ого! Ничего себе! Вот это да! – встречал восхищёнными репликами появление этих предметов Маркус.

      – Крайне необходимые на семейном ужине вещи… – пробурчала Зельда, стараясь не выдать удивления. Но это было нелегко, учитывая, что папа выкладывал на стол рядом с приборами.

      – И на случай крайней необходимости… – добавил Ласло, – Запонки. Взгляните-ка.

      – Кошмарные, – прокомментировала девочка.

      – Слегка вышли из моды, спорить не буду, однако…

      Ласло легонько коснулся большой жемчужины, и тотчас её половинка откинулась крышечкой.

      – Отличное место, чтобы спрятать пару доз яда… – заключил он, сдувая с запонок несуществующую пыль.

      – Обалдеть! – выдохнул Маркус, садясь на своё место.

      Бина легонько кашлянула, но этого было достаточно, чтобы мальчика пронзило невидимой стрелой. Для него, способного похвастать знанием восьми языков (голландский, немецкий, английский, хинди, французский, японский и чуточку испанского с русским), это нелитературное словцо было не просто просторечным. Оно было совершенно неприличным.

      Зельда всё ещё пребывала в задумчивости:

      – А ты, мама? У тебя нет смокин-трига?

      Бина улыбнулась:

      – О, нет. Но мы, девочки, можем рассчитывать на наследство нашей двоюродной бабушки Матильды: её коллекцию шляпок, сумочек и специальных украшений.

      – Матильда… – пробормотал Ласло, словно пробуя на вкус дорогое вино. – Синьора Дольчеморте[2]!

      Взгляды присутствующих переместились на одну из стеклянных витрин, втиснутых между часами. Зельда и Маркус хорошо знали витрину с реликвиями тётушки Матильды (как и сокровища других необычных предков юных Интригио), хотя зал с часами должен был оставаться для них тайной, ведь его открывали лишь после получения жёлтого конверта.

      Но Тибо, прикрываясь необходимостью смахнуть пыль с поверхностей, по меньшей мере раз десять

2

Дольчеморте (от итал. dolce morte) – «сладкая смерть».