Зеркало судьбы. Виктор Точинов

рванул на себя дверь зала каталогов. Полная женщина, привстав из-за конторки, что-то гневно залопотала ему вслед.

      Нади не было. На спинке стула висел её бежевый жакет, на столе лежала раскрытая книга. Та же, что и неделю назад.

      – Да что вы себе позволяете! – толстуха вцепилась в его рукав. От неё пахло дешёвыми духами, лекарствами и квашеной капустой. Почему-то это нелепое сочетание успокаивало. – Это государственное учреждение!

      – Где Надя?

      Сейчас она спросит: «Какая Надя?». И останется только шагнуть в окно. Хотя ведь невысоко. Высота – метра три…

      – Вышла. На пять минут. К посетителю. И нечего тут дверью хлопать!

7

      Мальчишка сидел на кладбищенской скамье и задумчиво жевал рогалик. При появлении Вадима сразу вскинулся, развернул газету – с проверченными дырочками, надо полагать – и стал изображать увлечённое чтение.

      На кладбище. Под дождём.

      Это было так глупо, что у Вадима отлегло от сердца. Живой. Настоящий.

      – Эй, товарищ! Нельзя! – окликнул он Вадима, когда тот свернул на заросшую аллею.

      – Влад запрещает?

      – Вы кто? – растерялся парень.

      – Человек, у которого есть пистолет, – скривился Вадим. – Достаточно?

* * *

      – Всё, дальше уж сами, – проворчал юнец, локтем открывая дверь неприметной сторожки – дотрагиваться до ручки он, видимо, побаивался. – Только там страшно, жуть!

      Вадим спустился в подвал по крутым стоптанным ступеням. Длинный извилистый коридор освещался тусклыми электролампочками. Стены, выложенные кафелем. Ряды стальных дверей по обе стороны. Грязные разводы на полу.

      Страх, перебродив, превращается в ярость, – мелькнула в голове фраза из теперь уже дважды сожжённого романа. Ох, если бы так… Но страшно не было. Это точно.

      В тёмной нише вповалку лежали статуи химер – видимо, сколотые с надгробий во времена народовластия, да так и не пристроенные обратно. Львиные лики скалились из-под слоя пыли. Заляпанные известью, прикрытые нелепой цветастой тряпкой, химеры вызывали не ужас, а брезгливую жалость.

      А что, славный способ проверки, скривился Вадим. Смена контекста. Настоящее – меняется вместе с ним. Неживое, рукотворное – остаётся собой.

      Нет, страшно не было.

      Хотя руки всё равно дрожали.

* * *

      Вадим подошёл к призывно приоткрытой двери. Заглянул в комнату.

      Вот они, оказывается, какие, когда его нет рядом – сидят рядом на койке, бессмысленно глядя на противоположную стену; Надя улыбается…

      Влад вскинулся, схватил со стола пистолет.

      – Отпустите! – крикнула Надя надорванным голосом. – Ну что, что я вам сделала?

      – Вадь, заходи, – Влад смерил его презрительным взглядом. – Да уж… Такой был славный мальчик. А стал учителишкой с мелкобуржуазными замашками. Самому-то не противно?

      – Зато ты не изменился. Хотя вообще-то людям это свойственно.

      Он не понял. Или не подал вида.

      – Значит, так. Я до сих пор считаю, что каждый имеет право на работу над ошибками.