Убивают не камни. Валерий Пушной

лишнего слова не вытянешь! Про перстень мент не упоминал? – Вольдемар оторвал от наличников ладони и пошел в комнату, уселся на диван и рукой показал Бобровой, чтобы та села рядом.

      – Не спрашивал, – ответила Оксана, следуя за ним и садясь возле.

      – Странно, – усмехнулся Судоркин. – Темнит что-то начальник. Не может быть, чтобы Корозов не сбегал к нему с этим перстнем.

      Посмотрев усталым взглядом, Оксана ничего не сказала. Вольдемар хлопнул по коленям:

      – Предположим, что Корозов не хочет делиться с ментами перстнем. Это хорошо. Значит, перстень все еще у него. Хотя не будем обольщаться. Сначала узнаем у Галины, какой лапшой он ее кормил! – повернулся к Оксане и огорошил. – Пришить бы вас обеих следовало, поганок. Прошляпили перстенек, подарили Корозову.

      – Вольдемар, я-то здесь причем? – испуганно стала оправдываться Оксана. – Я сделала все, как ты говорил!

      – Если бы не сделала, давно бы дух испустила! – отсек Судоркин глухим голосом.

      – Страшный ты человек, Вольдемар! – скукожилась и отодвинулась Оксана.

      – Не страшнее смерти! – он сжал в кулак левую руку с наколкой «Вольдемар» на тыльной стороне ладони.

      Вечером они рано легли в постель.

      Оглаживая рукой голое тело Вобровой, лежавшей сбоку, он шумно дышал. Она протяжно спросила:

      – Что теперь-то, Вольдемар? Ведь полиция от меня не отстанет.

      – Отстанет, – глухо сказал он. – Улик у них нет.

      – А если Комарова найдут? – выдохнула она.

      – Дура! Какого Комарова? Он уже давно гуляет в своем родном Киеве, если еще жив, в чем я совсем не уверен. Забудь, – Судоркин обхватил ее и притянул к себе.

      Она подалась без сопротивления, беспрекословно подлаживаясь под него.

      Потом, измученная, расслаблено лежала и слышала, как рядом тот глубоко дышал. Отдышавшись, он приподнялся с подушки и посмотрел в сторону окна. На улице наступила темнота.

      Взял с прикроватной тумбочки часы, глянул на время, еще несколько минут спокойно полежал, пока окончательно не пришел в себя, затем опустил с кровати ноги и сел.

      Осоловелым голосом она пробормотала:

      – Ты куда?

      – Не твое дело. Меньше будешь знать, дольше проживешь.

      Отвернувшись лицом к стене, она свернулась калачиком, и заснула.

      Быстро натянув на себя рубаху, брюки, он застегнул ремень, в ванной комнате чесанул расческой волосы и выскользнул за дверь.

      Спустившись по ступеням темного подъезда вниз, вышел на улицу.

      Теплый, остывающий от дневной жары, ветерок, обдал Судоркина. От дороги доносился глухой шум машин. В темном дворе было безлюдно. Вольдемар свернул за угол дома и вышел к дороге.

      Светильники на столбах вдоль дороги рассеивали холодный свет. Машин немного. Фары своим светом били по глазам.

      Он поднял руку. Пришлось потоптаться, прежде чем тормознули «Жигули». Высунулся водитель с длинным лицом, с пробором на голове, с полоской чубчика, секущей выпуклый лоб надвое. Улыбка до ушей, тридцать два зуба на виду, легкая