Помните! (сборник). Эдуард Асадов

раскосые, как японцы.

      Падают капли. И каждая кажется

      Крохотным, с неба летящим солнцем.

      Рухлядь выносится с чердаков,

      Забор покрывается свежей краской,

      Вскрываются окна, летит замазка,

      Пыль выбивается из ковров.

      Весна даже с душ шелуху снимает:

      И горечь, и злость, что темны, как ночь,

      Мир будто кожу сейчас меняет.

      В нем все хорошее прорастает,

      А все, что не нужно, долой и прочь!

      И в этой солнечной карусели

      Ветер мне крикнул, замедлив бег:

      – Что же ты, что же ты в самом деле,

      В щебете птичьем, в звоне капели

      О чем пригорюнился, человек?!

      О чем? И действительно, я ли это?

      Так ли я в прошлые зимы жил?

      С теми ли спорил порой до рассвета?

      С теми ли сердце свое делил?

      А радость-то – вот она – рядом носится

      Скворцом заливается на окне.

      Она одобряет, смеется, просится:

      – Брось ерунду и шагни ко мне!

      И я (наплевать, если будет странным)

      Почти по-мальчишески хохочу.

      Я верю! И жить в холодах туманных,

      Средь дел нелепых и слов обманных,

      Хоть режьте, не буду и не хочу!

      Ты слышишь, весна? С непогодой – точка;

      А вот будто кто-то разбил ледок, —

      Это в душе моей лопнула почка,

      И к солнцу выпрямился росток.

      Весна! Горделивые свечи сирени,

      Солнечный сноп посреди двора,

      Пора пробуждений и обновлений —

      Великолепнейшая пора!

1970

      Таежный родник

      Мчится родник среди гула таежного,

      Бойкий, серебряный и тугой.

      Бежит возле лагеря молодежного

      И все, что услышит, несет с собой.

      А слышит он всякое, разное слышит:

      И мошек, и травы, и птиц, и людей,

      И кто что поет, чем живет и чем дышит, —

      И все это пишет, и все это пишет

      На тонких бороздках струи своей.

      Эх, если б хоть час мне в моей судьбе

      Волшебный! Такой, чтоб родник этот звонкий

      Скатать бы в рулон, как магнитную пленку,

      И бандеролью послать тебе.

      Послать, ничего не сказав заранее.

      И вот, когда в доме твоем – никого,

      Будешь ты слушать мое послание,

      Еще не ведая ничего.

      И вдруг – будто разом спадет завеса:

      Послышится шишки упавшей звук,

      Трещанье кузнечика, говор леса

      Да дятла-трудяги веселый стук.

      Вот шутки и громкие чьи-то споры,

      Вот грохот ведерка и треск костра,

      Вот звук поцелуя, вот песни хором,

      Вот посвист иволги до утра.

      Кружатся диски, бегут года.

      Но вот, где-то в самом конце рулона,

      Возникнут два голоса окрыленных,

      Где каждая фраза – то «нет», то «да».

      Ты встала, поправила нервно волосы,

      О дрогнувший стул оперлась рукой,

      Да, ты узнала два этих голоса,

      Два радостных голоса: твой и