Ветер западный. Саманта Харви

какую-то одну в особенности?

      – Одну особенную женщину.

      – Замужнюю?

      – Она недавно вышла замуж.

      – Тогда, сам знаешь, ты должен прекратить вожделеть ее.

      – Легко сказать.

      Над нижним краем решетки виднелась только его макушка, что означало одно из двух – либо и то и другое разом. Он был мал ростом или же не встал на колени, но сел на пятки.

      – Что ты сделал, чтобы ослабить это?

      – Ослабить что?

      – Вожделение.

      – Все, что обычно делают. Когда беру в руку естество свое, представляю ее старой, мертвой и как черви роятся в ней и плоть сползает с ее лица.

      – Помогает?

      – Теперь я уже и червей ейных вожделею.

      – Лучше бы ты не брал себя в руку. – Иначе руки твои отсохнут и отвалятся, это я опустил.

      – Ничего не могу с собой поделать, отче. Меня так и тянет лечь бедрами на ее бедра и погладить ладонью ее чудесный задок, хочу ее сил нет, и я ведь не нарочно, все как-то само собой получается…

      – Говорю же, думай о другом.

      – А теперь она вышла замуж за какого-то хромого старого пердуна из дальних мест.

      Обычно я знал, кто находится по ту сторону перегородки, но чем многословнее был этот малый, тем более я терялся в догадках. Предполагал лишь, что он работает где-то на окраинных скотных дворах, сгребает навоз лопатой, чистит сточные канавы, но таких было много и они не часто исповедовались, и я не мог его опознать, не видя его лица.

      – Эта женщина, – спросил я, – кто она?

      Он долго не отвечал и – если это не было игрой моего воображения – ерзал, подбирая слова.

      – Она не здешняя, – выдавил он.

      – Где же тебе довелось познакомиться с кем-то нездешним?

      Он замялся, рыгнул, и меня обдало пивным перегаром.

      – Откуда она, если не отсюда?

      – Из… – он помолчал, не дыша, – Борна.

      – Борн? Это же в пятнадцати милях от нас, ты пешком туда ходишь?

      – Нет, нет.

      – Тогда что же, она склонна к долгим прогулкам, та женщина?

      – Да, – ответил он, – да.

      – За это ты ее полюбил?

      – Я же сказал, я люблю ее волосы, и ее бедра, и то местечко, вот здесь, которое для этого самого создано.

      Я не мог разглядеть, во что он тычет пальцем, но ему было не до уточнений; стоило парню вообразить “то местечко” – либо какое иное, – и он позабыл обо всем на свете, окунувшись в мечтанья, судя по тому, как часто, ритмично он задышал.

      – Любовь и похоть не одно и то же, – сказал я.

      – Разве? А по мне, так одно.

      – И все же это две разные вещи.

      – Тогда меня одолевают обе.

      Опять эта ноющая боль в пояснице, в исповедальне ни на ноги не встать, ни прислониться не к чему. Я помял кулаком спину.

      – Сколько ей лет?

      – Не знаю, – ответил он и торопливо добавил: – Она не девочка. Настоящая женщина.

      – Ты прикасался к ней?

      – Щупал ли я ее? Нет, отче. –