По тонкому льду. Георгий Брянцев

старший лейтенант! – попросил Дим-Димыч.

      – Постараюсь, – ядовито заметил Безродный и посмотрел на стенные часы. – Теперь отдыхать. Завтра с утра вы, товарищ Трапезников, загляните в берлогу Кульковой и побеседуйте с жильцами. А вы… – Он повернулся к Брагину.

      – Я хочу предложить… – неосторожно прервал его Дим-Димыч, но Геннадий не дал ему высказаться.

      – Вы будете делать то, что прикажу я. Договоритесь в больнице, чтобы труп убитой положили в ледник и сохранили. Это раз. Сходите в автохозяйство, где работает Мигалкин, и возьмите на него характеристику. Это два. Установите, живет ли в городе ветврач Проскуряков, и соберите сведения о нем. Это три. Договоритесь с уголовным розыском, чтобы размножили фото убитой. Это четыре. Пока все. Ясно?

      – Предельно, товарищ старший лейтенант! – ответил Дим-Димыч.

      15 февраля 1939 г.

      (среда)

      Утром каждый занимался своим делом. Дим-Димыч отправился в больницу. Безродный опять вызвал на допрос Кулькову, а я пошел на Старолужскую улицу.

      Какое-то чувство подсказывало мне, что я понапрасну трачу время.

      Стоило только переступить порог входной двери, как весь дом ожил и зашевелился, словно встревоженный муравейник. По коридорам зашлепали босые ноги, зашаркали башмаки, началось многоголосое шушуканье.

      Я постоял некоторое время, осваиваясь с полумраком, и постучал в первую дверь налево.

      Меня встретила улыбающаяся женщина. С ее разрешения я вошел в комнату, сел на расшатанный стул и повел беседу. За стеной в коридоре все время улавливались какие-то подозрительные шорохи. Они меня нервировали. Я шагнул к двери, толкнул ее: прилипнув к косяку, стояла курносая девчонка лет двенадцати.

      – Ты что здесь торчишь? – строго спросил я.

      Она прыснула, прикрыла рот рукой и убежала…

      Я обошел шесть квартир и покинул злополучный дом уже под вечер, усталый и голодный.

      Предчувствие мое оправдалось. Ничего интересного беседы не дали. О Кульковой говорили всякие небылицы, но к делу это не имело никакого отношения.

      Наконец дом на Старолужской улице остался далеко позади, и я вернулся в районное отделение.

      Дим-Димыч все поручения Безродного выполнил. Автохозяйство дало Мигалкину блестящую характеристику.

      Ветврач Проскуряков Никодим Сергеевич действительно жил в городе, но совсем недавно, месяц назад, умер.

      Доложить результаты Безродному сразу не удалось. Запершись в кабинете, он что-то печатал на пишущей машинке.

      Пользуясь передышкой, мы – я, Дим-Димыч и Каменщиков – сели в дежурной комнате и стали обмениваться мнениями. Для меня было ясно, что следствие зашло в тупик. Руководство управления допустило ошибку, согласившись с доводами Каменщикова и приняв это дело в свое производство. Пока я не видел под ним никакой политической подоплеки.

      Вот если бы к убийству имели непосредственное отношение Мигалкин и Кулькова, тогда можно было бы что-то предполагать, подозревать. А сейчас вся эта таинственная история оборачивалась самым банальным образом.