Круг земной. Робер Дж. Гольярд

мысли мои.

      Часто видела я чёрный песок,

      Сжигающий зелёные поля.

      Из Топи доносятся крики

      Ужасно-глубоких ледяных трещин.

      Биум, биум, бамбало, дилли-дилли-до,

      Баюкаю я друга своего,

      И чьё-то лицо все ждёт,

      Да из леса глядит в окно.

      Нам не стоит шуметь,

      Многие крутятся здесь.

      Всю ночь у окна

      Слышится чье-то дыхание3.

      Порыв сквозняка, ворвавшийся в хижину, вновь затушил огонёк жертвенника. Женщина на топчане очнулась от дрёмы, вздохнула обречённо, встала и, выбрав в очаге самый яркий уголёк, принялась раздувать лучину. Та, наконец, вспыхнула, и жертвенник ожил. Глиняный, высотой не более полулоктя, с мерцающим внутри язычком пламени, он уставился на женщину глазами-дырочками, горящими красным на искусно вырезанных лицах.

      Она провела пальцем по волнистым волосам одной из фигурок и попыталась улыбнуться.

      – О матерь Боанн, – заученно забормотала женщина, – прародительница, присутствующая всегда, распространяющаяся беспрерывно и всеобъемлюще всюду… – Но тут уголки её губ предательски дрогнули, и следующее слово обратилось во всхлип.

      Она была ещё совсем не стара, но с осунувшимся лицом, темнотой под глазами и уже ясно видимыми морщинками. Резко отвернувшись, она подошла к стене и принялась усердно подтыкать колышками облезлую медвежью шкуру. Хижина была бедняцкая, с вросшей в землю двускатной крышей из переплетённых ивовых прутьев, крытых густым слоем соломы. За долгую осень солома намокла, слежалась; в дырах посвистывал холодный ветер, легонько качая связки сушёных трав, свешивающихся с потолочной балки. Посреди хижины, на утоптанном полу в неглубокой яме горел очаг: кучка углей, окружённая камнями. Хижина топилась по-чёрному.

      Дрожащим голосом женщина тихонько запела:

      Белый замок стоит

      Близ дивной плотины Биннори…

      С топчана раздался надрывный детский кашель, и мать, выронив очередную щепку, кинулась на звук.

      – Эирлис, маленькая, маленькая моя, – зашептала она, – пить, хочешь пить? Отвару дам…

      Ребёнок не отвечал; лишь хриплое дыхание доносилось из-под груды шкур. Женщина опять уселась рядом, но тут же вскочила, заслышав скрип кожаных петель.

      – Тедгар!

      Низкая дверь отворилась, и в хижину, пригнув голову, вошёл мужчина в шапке с длинными завязками и телогрейке мехом наружу. В руке он держал небольшую корзину. Потопав ногами, чтобы стряхнуть с деревянных башмаков грязь вперемешку со снегом, он поставил корзину на стол. Стол был маленький, на одной толстой ноге с остатками коры.

      – Пусто. Все силки пустые, один порван. Здесь горох, капуста и сала немного. У Валды выпросил. Сказал, не даст больше, пока с тем долгом не расплачусь. Завтра поутру в Топь пойду, Брихт говорит, слышал там глухарей.

      Тедгар сел на чурбак, заменявший табурет, вытянул над углями руки, натруженные и красные от

3

По мотивам древнеисландской колыбельной.