.

красным лицом, шейным платком в горошек, одетого в кожаные бриджи и дерущего глотку на рыночной площади. К тридцати он станет таким же, как те, кто теперь сидит за столом, – все еще крепким с виду, но уже подорвавшим здоровье заботами и тяжелым трудом, пьющим, чтобы забыться.

      Они уселись рядышком на скамье у огня. Жар согревает Джеймсу лицо.

      – Вы обещали рассказать историю, доктор Джеймс, – говорит Сэм.

      Только он обращается к нему «доктор Джеймс», остальные же зовут его так лишь между собой.

      – Какую историю, Сэм? – спрашивает Джеймс, прекрасно зная, что тот имеет в виду.

      – Про соревнование.

      – Ах да.

      – И про королеву тоже.

      – Императрицу, Сэм. Она еще важнее, чем королева.

      – И про Мэри.

      – А ты услышишь что-нибудь в таком гвалте?

      Сэм кивает.

      Для Джеймса это интересный опыт – превратить свою жизнь в серию детских историй. Череду небольших, безопасных всплесков, удерживающих его – так ему кажется – от хлещущего через край потока ужасных, беспорядочных откровений, адресованных какому-нибудь незнакомцу или, что того хуже, человеку знакомому. А Сэм благодарный слушатель, снисходительный к любым переделкам, он следит за ходом истории, как за плугом, вспахивающим борозду.

      – Так на чем мы остановились в прошлый раз?

      – На вашем друге, мистере Гаммере.

      Вот образ: лицо Гаммера, то есть глаза, ибо остальное замотано от мороза шарфом. Да и можно ли назвать Гаммера другом?

      Джеймс пьет из кружки, снимает перчатку и вытирает губы тыльной стороной ладони, ощущая рубцы от шрамов.

      – Стало быть, ты знаешь, как я впервые познакомился с мистером Гаммером, когда был маленьким мальчиком, как он ко мне подкрался, когда я лежал на животе в траве в старой крепости на холме в день, когда играли свадьбу, и как, упав с вишни…

      – Вы еще ногу сломали…

      – Верно…

      – И человек, что лечил ее…

      – Амос Гейт, кузнец. Ну хорошо. Так вот, после того как моя нога зажила – потом, правда, она опять заболела, – к нам в дом… пришла болезнь. Очень тяжелая болезнь, и моя мать, и братья, и сестры, – все умерли…

      – Все?

      – Все, – повторяет Джеймс, настаивая на своей лжи. – Так или иначе, я остался один и отправился пешком в Бристоль искать мистера Гаммера, полагая, что раз уж он проявлял ко мне интерес, то, может, возьмет к себе жить. Я был моложе, чем ты теперь, Сэм, но прошел всю дорогу пешком, к тому же, насколько помню, почти все время лил дождь. Тебе приходилось бывать в городе, Сэм, в большом городе?

      Сэм мотает головой.

      – И мне тогда тоже не приходилось. А сколько в городе народу! Солдаты, матросы, жирные торговцы, прекрасные дамы, подбирающие платье, чтобы не испачкаться в навозной жиже, – ибо в городе гораздо грязнее, чем в деревне, Сэм. Тогда я впервые в жизни увидел негра и китайца. Там были корабли со всех концов света, они стояли бок о бок, как скотина в загоне. А магазины, Сэм, все в огнях, точно на Рождество, народ снует туда-сюда,