Грязь. Сборник. Андрей Николаевич Зоткин

чист. Его ученики молча отложили карандаши для графики и взялись за кисти, добавляя в рисунки красный цвет. Лицо натурщицы скривилось, Вильнёв продолжал махать валиком и театрально кричать. Я перекрестил дверной проём и пошёл дальше по коридору.

      – Это Грязь! Ничего святого! Ангелы курят и трахаются стоя! – доносилось мне вслед.

      Я прошёл мимо кухни – зайду в нее в последнюю очередь. Хочется чая и отдохнуть. Но надо было заглянуть в самую дальнюю часть квартиры.

      Предпоследняя комната была как всегда открыта. И её постоянный обитатель был на месте. Эта девушка в белом платье всегда танцевала под звуки дождя. Её босые ноги ловили такт мироздания и сами собой выписывали прекрасные пируэты. Комната была полностью пустой. Только барабан в углу. И всё. Для прекрасного больше и не надо. Это была единственная комната, в которой было открыто окно. Ветер вяло дотрагивался до прозрачных занавесок. Всё равно холодновато.

      В последней комнате местный фотограф-самоучка с черными растрёпанными волосами, под которыми он с легкостью мог спрятать своё лицо, обустраивал всё для новой фотосессии: на стенах висят белые легкие занавески, в центре – кожаный диван, разукрашенный в серебряный цвет из баллончика, новый журнальный столик из Ikea, напольная лампа с длинной ножкой и черным абажуром, несколько стопок журналов и куча рулонов обоев, которые фотограф переносил из угла в угол. Зачем? – Искусство.

      – Эй, кинь мне ту коробку! – увидев меня, сказал фотограф.

      Я вопросительно кивнул головой.

      – Вон ту, ту, – он нетерпеливо ткнул пальцем мне под ноги.

      Я опустил взгляд и поднял лёгкую квадратную коробку из-под чайника. Она бесшумно перелетела через всю комнату и легка в руку фотографа. Поправив солнцезащитные очки на переносице, он достал из нее гирлянду с огоньками и поднял голову на меня:

      – Это хорошие декорации?

      – Смотря для кого.

      Он расправил плечи и самодовольно поднял подбородок:

      – Я Энди Уорхолл нашего поколения.

      – Ну, тогда всё довольно неплохо.

      Внезапно он улыбнулся и с какой-то нежной мечтательностью в голосе сказал:

      – А я знал, что понравится.

      Фотограф наклонился и начал обматывать «сноп» обоев гирляндой.

      – А ты случаем не ту девушку из пятнадцатой фотографировать будешь?

      – А? – оторвался он от обоев и как страус поднял голову. – Девушку?

      – Ну, да, ту, что… С каштановыми волосами, блестящим личиком, с татуировкой в виде дракона, такая вот…

      – А-а… – вяло протянул фотограф. – Нет, не её. В ней нет никакой красоты, вот скажи, – он бросил сноп и подошел ко мне. – Энди бы стал её фотографировать?

      Он был на голову ниже меня и походкой напоминал неуклюжего комика.

      – Думаю, нет.

      – Вот-вот.

      Он молча посмотрел на меня, сжав губы и подергивая левой кистью. Он был похож на Боба Дилана в его лучшие годы – такая параллель, проведенная в моей голове, помогла мне не растеряться