История Ханны, изменившей судьбу. Ханна Алатай

из кухонь нашего большого дома. Там бабушка Берта, мама моего отца, пила кофе. Она уже в строгом деловом костюме, несмотря на летнюю жару. Бабушка – главная в нашем доме. И там, где она работала, в крупном банке, тоже была главной. Главным бухгалтером.

      Я торопливо рассказала ей свой сон. Но Берта слушала меня вполуха. Мыслями она была уже в банке, прокручивая в памяти цифры отчетов. Она видела манаты, рубли, доллары, евро, а вовсе не двенадцатилетнюю внучку Ханночку. Но бабушка умела быть другой – ласковой, мудрой, смешливой, учившей меня шить, кроить, гладить, хозяйничать в огороде. Берта могла быть настоящей любящей бабушкой. Она была мне даже ближе, чем мама. Но сейчас она досадливо от меня отмахнулась.

      – Солнышко, мы потом с тобой поговорим о твоих снах, обо всем, что творится в твоей хорошенькой головке.

      Ох, что творилось в моей хорошенькой головке с самого детства! Если бы она только знала! Достаточно сказать, что я, едва начав говорить, была вынуждена делать это легко и непринужденно сразу на нескольких языках.

      Я из семьи персидских евреев. Сами себя мы называем джуури. Но наш разговорный и мой родной язык – татский, только обильно сдобренный ивритскими словами. Как в разговорном языке европейских евреев идише слышится немецкая речь, так и у нас слышится речь иранская. Потому что таты сейчас уже немногочисленный ираноязычный народ, обитающий в основном в Азербайджане, Дагестане и Иране.

      Но помимо татского, я с детства знаю иврит. Наша семья чтит Тору и Талмуд, посещает синагогу, хоть и без фанатизма. Еще я рано заговорила на азербайджанском. Ведь родилась и в школу ходила в Губе. А в школе азербайджанский язык был обязательным предметом. Тоже самое с русским языком. Как его не знать, если большую часть своей жизни я провела в России?

      С врожденными (или приобретенными?) лингвистическими способностями я без особенного труда выучила английский – язык международного общения знать необходимо. Легко мне дался и турецкий, тем более что тюркские языки схожи.

      И вот с пятью языками меня впустили в волшебный и тревожный мир вещих снов, чтобы я лучше понимала то место, где говорят эфемерными символами, которые далеко не просто расшифровать.

      Как я уже сказала, моя семья жила в собственном доме в пригороде Губы (еще город называют Куба), отделенном мелкой рекой Гидьялчай, в Красной Слободе. Раньше его именовали Еврейская Слобода, но потом переименовали. Это целиком еврейское поселение, причем с давних пор. В нем семь (!) синагог. Не случайно Красную Слободу называют Иерусалимом Кавказа. Окрестности очень живописные: леса, горы, бурные реки побольше нашего Гидьялчая, есть даже небольшой водопад. До пляжей на берегу Каспийского моря рукой подать.

      Вся Красная Слобода – частные домики в один или два этажа вдоль гористых мощеных улочек. За каменными заборами сады, небольшие огороды. Через буйную зелень не особенно и разглядишь, что происходит у соседей. Все семьи живут в маленьких крепостях. Но как и в каждом еврейском местечке, все друг о друге всё знают.

      – Шолом, Мойше! Как