Дума о Севастополе (сборник). Эдуард Асадов

звеневшие бои

      Лишь прерывали труд ее всегдашний.

      Недаром конь могучего Ильи

      Оседлан был хозяином на пашне.

      В руках, веселых только от труда,

      По добродушью иногда не сразу

      Возмездие вздымалось. Это да.

      Но жажды крови не было ни разу.

      А коли верх одерживали орды,

      Прости, Россия, беды сыновей.

      Когда бы не усобицы князей,

      То как же ордам дали бы по мордам!

      Но только подлость радовалась зря.

      С богатырем недолговечны шутки:

      Да, можно обмануть богатыря,

      Но победить – вот это уже дудки!

      Ведь это было так же бы смешно,

      Как, скажем, биться с солнцем и луною,

      Тому порукой – озеро Чудское,

      Река Непрядва и Бородино.

      И если тьмы тевтонцев иль Батыя

      Нашли конец на родине моей,

      То нынешняя гордая Россия

      Стократ еще прекрасней и сильней!

      И в схватке с самой лютою войною

      Она и ад сумела превозмочь.

      Тому порукой – города-герои

      В огнях салюта в праздничную ночь!

      И вечно тем сильна моя страна,

      Что никого нигде не унижала.

      Ведь доброта сильнее, чем война,

      Как бескорыстье действеннее жала.

      Встает заря, светла и горяча.

      И будет так вовеки нерушимо.

      Россия начиналась не с меча,

      И потому она непобедима!

      Ленинграду

      Не ленинградец я по рожденью,

      И все же я вправе сказать вполне,

      Что я – ленинградец по дымным сраженьям,

      По первым окопным стихотвореньям,

      По холоду, голоду, по лишеньям,

      Короче: по юности, по войне!

      В Синявинских топях, в боях подо Мгою,

      Где снег был то в пепле, то в бурой крови,

      Мы с городом жили одной судьбою,

      Словно как родственники, свои.

      Было нам всяко – и горько, и сложно.

      Мы знали: можно, на кочках скользя,

      Сгинуть в болоте, замерзнуть можно,

      Свалиться под пулей, отчаяться можно,

      Можно и то, и другое можно,

      И лишь Ленинграда отдать нельзя!

      И я его спас, навсегда, навечно:

      Невка, Васильевский, Зимний дворец…

      Впрочем, не я, не один, конечно, —

      Его заслонил миллион сердец!

      И если бы чудом вдруг разделить

      На всех бойцов и на всех командиров

      Дома и проулки, то, может быть,

      Выйдет, что я сумел защитить

      Дом. Пусть не дом, пусть одну квартиру.

      Товарищ мой, друг ленинградский мой,

      Как знать, но, быть может, твоя квартира

      Как раз вот и есть та, спасенная мной

      От смерти для самого мирного мира.

      А значит, я и зимой, и летом

      В проулке твоем, что шумит листвой,

      На улице каждой, в городе этом

      Не гость, не турист, а навеки свой.

      И всякий раз, сюда приезжая,

      Шагнув в толкотню, в городскую зарю,

      Я, сердца взволнованный стук унимая,

      С