Затаившийся. Грегг Олсен

либо вы, либо ваша жена прошлой ночью спали на диване, – говорит детектив Монтроуз.

      Он обвиняет меня. Или мне так кажется. Не знаю. Мне еще не доводилось быть мужем пропавшей женщины. Я защищаюсь, потому что знаю, что они хотят повесить все на меня. Я видел это по телевизору. Копы всегда подозревают мужа.

      – Вот как? – я пытаюсь сохранять спокойствие, но у меня плохо получается. – Это все, что вы можете сказать? Какого черта? Господи! Да, я спал на диване, потому что Софи простудилась. Мы даже думали отменить из-за этого поездку. На что вы намекаете? Что мы поссорились?

      – Мы просто спрашиваем, – говорит Ли. – Мы обязаны спросить.

      – Ладно, – говорю я, скаля зубы.

      Это инстинктивная реакция. Я ничего не могу с ней поделать.

      – Что вы предприняли, чтобы ее найти? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь не потерять самообладание. – Ее здесь нет. Вы это видите. Какой-то ублюдок ее похитил. Почему вы не опрашиваете местных жителей, не обыскиваете окрестности?

      – Мы уже разослали ориентировку, – говорит Монтроуз. – Но у нас ничего нет, кроме фотографии с ее водительского удостоверения. Мы не знаем, был ли у похитителя автомобиль или грузовик. Слишком мало информации.

      – Адам, – говорит Ли, – мой напарник прав. Мы слишком мало знаем. То, что ты разглядел без очков с расстояния в сотню ярдов, не особенно нам помогло. Красная куртка. Какой-то головной убор, по словам другого свидетеля. Средний рост, средний вес.

      – Это все, что я знаю, – говорю я.

      – Да, – говорит она. – Понимаю.

      Я рассчитываю, что полицейские мне поверят, но из газет и передач я знаю, что ты попадаешь под прицел, как только заявляешь о пропаже или гибели жены. Сочувствия хватает минут на пять – потом оно сменяется подозрениями и обвинениями. Поначалу тихими. Они исходят от посторонних наблюдателей, ни на что не влияющих. Но потом отдельные шепотки объединяются в многоголосый хор. Я никогда не думал, что такое произойдет со мной. Я никогда не думал, что мою жену похитят.

      – Вы слышали что-нибудь необычное прошлой ночью? – детектив Монтроуз заносит ручку над блокнотом, готовясь записать мой ответ.

      – Я уже сказал бы вам, если бы что-то слышал.

      – Около двух часов ночи? Довольно поздно, – теперь говорит Ли.

      – Нет, я ничего не слышал. Ли, за что ты так со мной? – я смотрю на нее в упор. – Ты же меня знаешь. Но расспрашиваешь так, будто не веришь ни единому моему слову.

      Ли сглатывает. Ее бледное лицо охватывает легкий румянец. В детстве она всегда краснела, когда я ее дразнил. Сейчас румянец едва заметен. Но он все же есть. Хорошо. Я отвратительно себя чувствую. Да и в целом в атмосфере хватает враждебности. Они не желают сосредоточиться на том, что произошло с Софи.

      Вместо этого они сосредоточились во мне. Это не должно меня удивлять. Но почему-то удивляет.

      – Это был громкий шум, – говорит Ли. – Мальчик его услышал. Сказал, было похоже на звук захлопывающейся двери.

      – Я ничего не слышал, – говорю я. – Вы двое вообще меня слушаете?

      Мне начинает