Операция «Бангладеш». Леонид Алексеев

год. Дом Эдуарда Викторовича.

      Эдуард Викторович, Павел.

      Входит Павел.

      ПАВЕЛ. Эдуард Викторович, добрый вечер!

      РУНЕЦ. Проходи, Паша. Что это ты в такую позднь.

      ПАВЕЛ. Да вот, прождал всю жизнь.

      РУНЕЦ. О чём ты? Выпьешь? Или чаю? Сливовое варенье есть, свежее – этого года. Два дерева плодоносили, будто и не горели эти чёртовы торфяники.

      ПАВЕЛ. Варенье? Будь вы моей бабушкой, я бы растрогался. Но от вас про варенье. Коробит…

      РУНЕЦ. Ну, продолжай… А я выпью.

      Выпивает рюмку коньяка и закусывает ложкой варенья.

      Ты же пришёл меня распять. Показывай свои гвозди.

      ПАВЕЛ. Не во что вбивать. Вы со своими алчностью и жадностью превратились в…

      РУНЕЦ. Ого, подготовился! Так-так…

      ПАВЕЛ. Сами просидели, как паук, в своих картинах и нам с Кариной жизнь испортили.

      РУНЕЦ. Я так и знал! А ты, Пашка, не поздновато с этим, нет?

      ПАВЕЛ. Это вы, Эдуард Викторович, подгадываете и выгадываете по подлости душевной…

      РУНЕЦ. Паш, иди ты отсюда по добру. Трясёшь тут своей испорченной жизнью. У тебя выставки каждый месяц, заказы на годы вперёд, ты эксперт мирового уровня. И всё ноешь! Чего тебе надо от меня? Да, вот такая я сволочь! Такое чёрствое… Во что там меня превратили, как ты говорил только что? Выбрала Карина Юрку, я что ли виноват. Ты, кстати, сам её с ним познакомил.

      ПАВЕЛ. А кто ж ещё-то виноват? Вы же отказались картины продавать, когда Анна Осиповна болела.

      РУНЕЦ. Огулял-таки ниже пояса, гадёныш. Не удержался.

      ПАВЕЛ. Моя б воля, я бы вас…

      РУНЕЦ. Не в воле дело, в уголовном кодексе. Слишком много теряешь. Вот и ходим мы, такие, безнаказанно.

      ПАВЕЛ. Вы думаете вам всё как с гуся вода?

      РУНЕЦ. Пашка, ты прям чистенький такой, да, беленький, безгрешный? Завидую! Тогда ясно, отчего ты жизнь свою не ценишь. Что ты знаешь? Да мне каждое воспоминание о том времени – нож в сердце. Меня выворачивает наизнанку, как вспомню, что похоть за любовь принял, Анюту, которая жила ради меня, дочь вырастила, хотел в могилу свести, чтобы с этой Люськой малолетней… (Держится за сердце, садится.)

      ПАВЕЛ. Хороший рассказ для священника. Придёт время – расскажете. Особенно про малолеток после смерти жены… Но я, собственно, вот чего пришёл.

      РУНЕЦ. Сразу бы так, прокурор республики. Зачем душу мотал? Давай ближе к делу. Фух… (Убирает руку от сердца.)

      ПАВЕЛ. Да тут всё одно. Короче. Обратился ко мне Бова-из-Ростова. Крако́вский…

      РУНЕЦ. Я прекрасно знаю, кто это.

      ПАВЕЛ. Само собой, раз вы подарили ему Жеро.

      РУНЕЦ. Не подарил, вообще-то, но не суть. И что Бова?

      ПАВЕЛ. Это та копия, которую вы мне заказывали.

      РУНЕЦ. Паша, я знаю! Что у Бовы?

      ПАВЕЛ. У Бовы Карловича две такие картины.

      РУНЕЦ. Две? Интересно. И откуда?

      ПАВЕЛ. Дергобузов ему подарил на день варенья… Рождения. Дергобузова же вы… Знаете такого тоже?

      РУНЕЦ. Ну как не знать…

      ПАВЕЛ. И вот с двумя картинами наперевес, Бова задаётся вопросом: «Которая из них подделка?»

      РУНЕЦ.