Дела земные. Галина Коваль

Оглох. От взрывов снарядов. Страшная сила подняла его в воздух и потом бросила на корчившуюся от взрывов землю. Было ужасно. Снаряды рвались и рвались, и небесные комья грязи сыпались и сыпались на окровавленную землю. Он чувствовал на себе этот тяжелый слой промерзшей земли и надеялся, что он закроет его своим телом, как щитом. А на что ему еще больше было надеяться?

      Бомбежка закончилась. Земля-матушка еще осыпалась с небес на тело солдата, а он обнимал землю, вжимался в нее и благодарил за спасение. Он свято верил, что спасла его именно эта земля – ржаная, нищая и родная.

      Солдат пошевелил каской, чтобы сбросить с себя слой закрывающей его лицо земли, и открыл глаза. Сначала увидел израненную землю, а потом израненного себя. Рана на ране. А к самой глубокой ране прижался белоснежный котенок. Откуда он тут взялся, непонятно. Но солдату было больно, и он, позабыв про котенка, заорал:

      – Я ранен!

      Котенок не исчез. Он трясся всем телом, но не сводил с солдата глаз.

      Нарастающий свист очередного снаряда заставил солдата опомниться. Он схватил рукой белоснежный комочек шерсти, прижал к щеке и накрыл краем каски. Взрыва почему-то не последовало.

      И вот лежат на черной израненной земле двое – человек и белоснежный кошачий детеныш. Солдат мотнул головой, каска сдвинулась на правый бок, и перед его глазами оказались глаза котенка.

      – Ты чей? – спросил солдат.

      – Я твой! – ответил за котенка новый взрыв.

      И тут по каске постучали. Еще одни зеленые, почти кошачьи, глаза посмотрели на солдата.

      – Живой?

      – Да вроде бы.

      Санитарка распласталась рядом с солдатом – голова к голове. И тут увидела котенка.

      – Ух ты! А он твой?

      Две каски, два подбородка на израненной земле. Три пары глаз. Глядя на них, даже снаряды перестали падать.

      Санитарка была бесстрашной. Солдаты ласково называли ее «шалавой безмозглой» и улыбались при этом. Имелось в виду не легкомысленное отношение к мужчинам, а легкомысленное отношение к смерти. Залезть в горящий танк, чтобы вытащить оттуда почти смертельно раненного танкиста, ей было раз плюнуть.

      Лица санитарки никогда нельзя было разглядеть. Каску поддерживал курносый носик над остреньким подбородочком. Губ тоже не видно – они вечно с грустью поджаты. Но сейчас рот санитарки рядом, и он розовый, как у котенка.

      – Отдай мне котенка, – попросила санитарка. – Ты его не прокормишь, а у меня и пипетка есть, и молоко сухое.

      – Если поцелуешь, он будет твой, – усмехнулся солдат.

      – А что же не поцеловать? – И женские губы прилипли к мужским губам. А потом оторвались и восторженно чмокнули белоснежную шерсть котенка.

      – Ты мо-о-й! – воскликнула она.

      – Он твой! – подтвердила изрешеченная снарядами земля.

      Котенок зарылся в женской груди, что-то ему напоминающей.

      Взгляд с потолка проследовал было за котенком, но был ошеломлен следующим поцелуем – более длинным, дрожащим и бесконечным. Даже после поцелуя губы