Дела земные. Галина Коваль

три. Это осталось от покойной жены.

      Взгляд с потолка заглянул в щель между шторами и увидел загаженный голубями подоконник. Улыбнулся, изменил траекторию и увидел кровать.

      Кровать, до боли знакомую и привыкшую к запаху старости. Кровать держала на себе болезнь и немощь деда. Она была беременна дедом и своим больным животом доставала чуть не до потолка.

      Взгляд с потолка метнулся к двери на кухню, обнаружив там боковым зрением какое-то движение. «Кажется, внучек», – подумал старик.

      Крошечная кисть легла на дверной косяк – она была липкой от леденца.

      Сквозь редкие белесые волосы ребенка просвечивала макушка – забавная и манящая. Шаткая походка ребенка наполнила взгляд с потолка щемящей нежностью и одновременно испугом: не дай бог, пошатнувшись, ударится внучек о косяк! Внучек действительно нарушает центр тяжести и роняет себя мокрой попкой на пол – ползунки, правда, уж почти подсохли.

      – Не спишь, дед?

      Дед лежал под одеялом, еще не открывая глаз, и думал. Больно уж голос взрослый у внучка. Открыть, что ли, глаза, чтобы определиться? Не хочется. Дневной свет тому причиной – старческим глазам к нему привыкать надо. Каждый день и каждый час.

      – Так ты спишь или не спишь?

      Голова старика кувыркнулась, и сознание переместилось из позавчерашнего в сегодняшнее. Сквозь узкие щелки старик увидел действительность запущенной комнаты. Глаза раскрылись немножко шире, но не совсем. Боязно, что ли, было? А как не боязно, если внучек вдруг превратился в сорокалетнего дядьку с залысиной на голове? Он сидел на квадратном скрипучем стуле, взгромоздив ноги на круглый дубовый стол, и листал какую-то книжицу в мягком переплете.

      Старик забеспокоился: этими бессовестными ногами скатерть не только запачкать, но и порвать можно. А скатерть была связана руками его жены – дюже красивая скатерть, любо-дорого смотреть на нее до сих пор.

      – Скатерть порвешь, – прошелестели губы деда.

      Сорокалетний внук скосил глаза на кружево и стал разглядывать, не убирая, впрочем, ноги со стола. Вроде не первый раз скатерть видит, но красота рисунка проступила для него только сейчас.

      – Сядь по-людски, – сказал дед.

      Стул отчаянно заскрипел под сорокалетним телом внука, и тот убрал ноги со стола.

      – Давно пришел? – спросил дед.

      – Сорок лет тому назад, – съехидничал внук. – А в потолок-то чего смотришь, дед?

      – Да нет… Я с потолка смотрю. Как при клинической болезни.

      – Никак умереть собрался? А я мешаю?

      – Да умер я уже. Только прошлое во мне и осталось. Нафарширован я весь прошлым.

      – Мне бы так! – возразил внук. – Думать не надо, что завтра, что через час будет. И как прожить это завтра, этот час по-человечески. А тут сорок лет – и ничего нет.

      Он тяжело оперся руками о стол и уронил на него лысеющую голову.

      – Скатерть-то бабка твоя связала, – перебил переживания внука дед. – Красоты-то не было, надо было делать красоту-то! Стул и стол я сам тесал, сбивал и клеил. Шкаф вон посудный тоже.

      – Кому он нужен? Такого добра на каждой помойке найти можно.

      – Пойди принеси.

      Старику не хочется глядеть на внука. Усталость прикрыла глаза. Гневаться старик давно перестал. Осталась только усталость – проклятая и спасительная одновременно. Это она заставляла деда погружаться в глубокий сон и не давала сердцу разорваться.

      Взгляд с потолка покинул комнату и глядел на лесную поляну. Она была неглубоко в лесу, рядом с дорогой, поросшей рыжим пухом летней пыли.

      Заходящее солнце, словно ткань скатерти, пронзило золотыми иголками поляну, высвечивая и как бы облагораживая дремучую желтую пыль.

      Пыль поднимала стоящая среди поляны девочка. Она кружилась и пританцовывала, задрав остренький подбородок вверх и разглядывая солнечные лучи сквозь резной зонт, созданный листьями на макушках деревьев.

      Ее глаза не жмурятся – в этом возрасте на солнце можно глядеть сколько угодно. Ни далеким, ни горячим солнце не кажется.

      Девочка воздушна и грациозна – она впервые видит солнце не во сне и ошарашена этим неожиданным открытием. Сердечко в груди колотится и обещает впереди много сладкого и неизведанного. Но не знает пока сердечко девочки, что сладкое может стать горьким, а горькое порой бывает сладким. Не знает этого и мальчик, присевший в густом разнотравье подлеска.

      Взгляд с потолка видел, как поразили мальчика танцующая девочка и почти сказочная поляна. Но взгляд с потолка сердится. Девочку ищут все – и жители близлежащих деревенек, и служащие воинской и пожарной частей.

      Заколдованный лесом, меркнущим небесным светом и еще чем-то мальчик должен известить людей о том, что девочка жива. А он не спешит этого делать. Не может оборвать в себе что-то совершенно новое, многообещающее. Это многообещающее – перед ним. Без названия.

      Взгляд с потолка начинает не только видеть, но и ощущать, что испытывает мальчик, присевший в