Коварство и честь. Баронесса Эмма Орчи

еще несколько минут. Дверь за портьерой открылась, и мертвенный голос глухо обронил одно слово:

      – Войдите.

      Среди посетителей наметилось некоторое оживление. Со скамьи поднялась женщина.

      – Моя очередь, полагаю, – мрачно пробормотала она и, заскользив по комнате подобно бестелесному призраку, растворилась за портьерой.

      – Вы идете сегодня вечером на ужин братства, гражданин Ланглуа? – спросил гигант после ухода женщины. Говорил он, казалось, с трудом, хрипло, с болезненным усилием. С каждым словом в широченной груди слышался свист.

      – Только не я, – откликнулся Ланглуа. – Мне нужно потолковать с матушкой Тео. Жена взяла с меня слово. Она слишком больна, чтобы прийти. Бедняжка верит в заклинания Тео.

      – Давайте выйдем, подышим свежим воздухом. Здесь так душно.

      В темной дымной комнате действительно было нечем дышать. Гигант прижал к груди руку, стараясь подавить болезненный спазм. Жуткий хриплый кашель сотряс его большое тело. На лбу выступили капли пота. Ланглуа, коротышка с морщинистым лицом, сам выглядевший так, будто стоит одной ногой в могиле, терпеливо переждал, пока кончится приступ, после чего с равнодушием, необычайным в эти смутные времена, заметил:

      – Лучше посидеть здесь, чем изнашивать подошвы на булыжниках в этой Богом забытой дыре. И я не хочу пропустить очередь к матушке Тео.

      – Придется ждать не менее четырех часов в этой загаженной атмосфере.

      – Какой вы аристократ, гражданин Рато! – сухо парировал Ланглуа. – Вечно твердите об атмосфере.

      – И вы тоже твердили бы, имей только одно легкое, которым приходится вдыхать эту мерзость, – прохрипел гигант.

      – В таком случае, друг мой, идите без меня, – заключил Ланглуа, беспечно пожав узкими плечами. – И если не хотите пропустить свою очередь…

      – Не пропущу, хотя не возражал бы быть последним, – коротко ответил Рато. – Но очередь рано или поздно подойдет. Если я не вернусь, можете пойти вместо меня. Но я не могу…

      Остаток фразы потонул в очередном ужасном приступе кашля. Гигант с трудом поднялся. Ланглуа выругал его за производимый им шум, а женщины, пробудившиеся от дремоты, стали вздыхать, нетерпеливо или смиренно. Но все, кто остался сидеть, наблюдали с чем-то вроде тупого любопытства за неуклюжей фигурой гиганта астматика. Тот проковылял через всю комнату и скрылся за дверью, гремя деревянными сабо.

      Тяжелые шаги простучали по каменным ступенькам. Женщины снова прислонились к сырым стенам, вытянув ноги и сложив руки на груди, и в этом крайне неудобном положении вновь собрались уснуть.

      Ланглуа сунул руки в карманы, ловко сплюнул на пол и приготовился ждать.

      Тем временем девушка с глазами, полными слез, вышла из таинственной комнаты матушки Тео и, медленно спустившись по бесконечной каменной лестнице, вышла на улицу Ла-Планшетт. Впрочем, улицей ее назвать было трудно: домов было мало, да и они стояли друг от друга на значительном расстоянии. Большую часть одной стороны занимали