Коварство и честь. Баронесса Эмма Орчи

мог говорить. Губы его дрожали, словно незастывшее желе. Соседи и юная энтузиастка напротив, а также хорошенькая молодая мать не обращали внимания на приступ и равнодушно пережидали, пока неуклюжий олух отдышится.

      Люди того времени не отличалась мягкостью или сострадательностью, и какой-то астматик ни у кого не вызывал жалости. Только когда он снова вытянул длинные ноги и, еще не отдышавшись, огляделся и вытер глаза, девушка тихо, но настойчиво повторила:

      – Но вы слышали его речь?

      – Да, – сухо ответил бродяга, – слышал.

      – Когда?

      – Позавчера вечером. Он как раз выходил из дома гражданина Дюпле и увидел меня. Я стоял, прислонившись к стене. Очень устал. Глаза сами собой закрывались. Он заговорил со мной и спросил, где я живу.

      – Где вы живете? – разочарованно переспросила девушка.

      – И это все? – добавила молодая мать, пожав плечами.

      Соседи рассмеялись. Мужчины наслаждались замешательством женщин, вытягивавших шею, чтобы услышать о своем идоле нечто великое, нечто поразительное.

      Молодая энтузиастка вздохнула и благоговейно сложила руки.

      – Он увидел, что вы бедны, гражданин Рато, что устали и измучены. Хотел помочь вам и утешить.

      – И что же вы ответили, гражданин? Где вы живете? – деловито и спокойно продолжала молодая мать.

      – Далеко отсюда. На другом берегу реки, не в аристократическом квартале.

      – Но вы сказали ему, что живете здесь? – настаивала девушка. Любая кроха информации, даже отдаленно касавшейся ее идола, была манной для тела и бальзамом для души.

      – Да, – нехотя признался гражданин Рато.

      – В таком случае, – серьезно заметила девушка, – утешение и помощь скоро к вам придут, гражданин. Он никогда не забывает. Его взгляд всегда устремлен на вас. Он знает ваши несчастья. Знает, что вы бедны и устали. Предоставьте все ему, гражданин Рато. Он знает, как и когда помочь.

      – Скорее он узнает, – раздался резкий, дрожащий от возбуждения голос, – как и когда вонзить когти в неизвестного и беспомощного гражданина, если бесчисленные жертвы гильотины не способны удовлетворить его жажду крови.

      Тихое бормотание приветствовало эту тираду. Только сидевшие рядом знали, кто говорит, ибо свет был тусклым, особенно на открытом воздухе. Остальные приняли отравленную стрелу, направленную в их идола, с типичной тупой неприязнью. Женщины негодовали громче. Двое молодых рабынь идола издали пронзительный крик страстного негодования:

      – Позор! Измена!

      – На гильотину! Врагов народа – на гильотину!

      Врагами народа считались те, кто посмел возвысить голос против их избранника, их фетиша, их идола.

      Гражданин Рато снова зашелся в приступе душераздирающего кашля.

      Но откуда-то издали раздались согласные крики:

      – Хорошо сказано, молодой человек! Что до меня, никогда не доверял этому волкодаву!

      – Его руки пахнут кровью! – добавил пронзительный женский голос. – Я называю его мясником!

      – И