Деревья умирают стоя. Алехандро Касона

вый взгляд – обыкновенная большая контора, неопрятная, как тысячи современных капиталистических контор. Сейфы, картотеки, телефоны, диктофон и тому подобные приспособления.

      Справа (от актеров) вход из приемной; слева на первом плане дверь в кабинет директора; на втором плане еще одна дверь. В глубине, справа, книжная полка; слева тяжелые занавеси (позднее, когда занавеси раздвинутся, мы увидим, что за ними гардеробная, заваленная экзотическими костюмами; там стоит столик с зеркалом, освещенный сбоку, как в актерской уборной).

      Канцелярская обстановка нарушается разбросанными там и сям фантастическими предметами: рыбачьими сетями, масками, манекенами без голов, но с плащами на «плечах», цветными географическими картами несуществующих стран – причудливой смесью, характерной для аукционов и антикварных лавок.

      На видном месте портрет седобородого старца с длинными белыми волосами и доброй улыбкой. Лицо не то артиста, не то апостола. Это доктор Ариэль.

      Когда поднимается занавес, машинистка нервно ищет что-то в картотеке и не может найти. Смотрит на записку и снова перерывает карточки, все более нервничая. Входит Элена, секретарша, женщина солидного возраста и столь же солидной внешности; она вносит папки; во время разговора раскладывает их на столе.

      Элена. Все еще не нашли?

      Машинистка. В первый раз со мной такое. Я ведь точно помню, что сама ее ставила. У нас в картотеке такой порядок, я могу с закрытыми глазами отыскать любую карточку. Не пойму, куда она запропастилась.

      Элена. Может быть, в записке ошибка.

      Машинистка. Нет, невозможно. Писал сам шеф. (Протягивает записку.) 4-В-43. Тут не может быть ошибки.

      Элена. Пока что я заметила две ошибки.

      Машинистка. Две?

      Элена. Две. Во-первых, никогда не говорите «шеф». Это вызывает нежелательные ассоциации. Говорите просто «директор». Второе: вы ищете девушку семнадцати лет среди голубых карточек. Несовершеннолетние – на белых карточках.

      Машинистка. Господи, что это со мной сегодня!

      Элена. Будьте внимательнее. Когда речь идет о малолетних, закон неумолим.

      Машинистка. Вечно я забываю про цвет.

      Элена. Запомните, в этом доме любая мелочь может привести к катастрофе. Жизни многих людей зависят от нас. Работа наша чрезвычайно ответственна. Быть может, человечество когда-нибудь будет благодарно нам, быть может, мы сегодня очутимся в тюрьме. Не забывайте об этом.

      Машинистка. Простите меня… Я обещаю, что это не повторится.

      Элена. Надеюсь. А теперь – посмотрим, действительно ли вы так безошибочно находите карточки. Станьте тут, перед ящиком, закройте глаза и дайте мне № 4-В-43.

      Машинистка. Эта?

      Элена. Очень хорошо. Поздравляю. (Читает.) «Эрнестина Пинеда. Отец неизвестен. Мать слишком известна. Побег из дома. Опасно. Срочно смотри образец А-4» (ищет в папках, повторяя про себя) А-4, А-4, А-4, А-4. (Находит, хмурится.) Вот. По-видимому, случай серьезный. (Делает пометки в блокноте.)

      Машинистка. Разрешите спросить… Я знаю, что нельзя, но я ведь тоже… и так хотела бы узнать…

      Элена. Приучайтесь подчиняться без вопросов. Так будет лучше для всех.

      Вырывает листок из блокнота и дает его вместе с папкой и карточкой машинистке.

      Снимите четыре копии и срочно отправьте.

      Машинистка идет к двери.

      И еще: если придет девушка с грустными глазами, в берете на французский манер, и покажет голубую карточку – впустите ее немедленно.

      Машинистка. Это та, что с красными розами?

      Элена. Откуда вы знаете?

      Машинистка. Я не нарочно. Я случайно услыхала, когда шеф…

      Элена. Директор.

      Машинистка. Простите. (Выходит.)

      Элена садится к столу, разбирает бумаги. Входит протестантский пастор. Все в нем слишком закончено, чтобы быть настоящим. Он далеко не в евангельском настроении.

      Пастор. Ну, это уже слишком. Я протестую, наконец! Со всей почтительностью, но – протестую!

      Элена (не отрываясь от работы). Опять?

      Пастор. Меня пригласили сюда как знатока языков. Девять живых, четыре мертвых. Сорок лет изучения! Пять званий! И к чему? Мне поручают черную работу!

      Элена. Вот как? Вопросы совести, религиозные сомнения пожилой шотландки – это, по-вашему, черная работа?

      Пастор. Так ведь опять старая дева! Четвертая – меньше, чем за неделю! А что может быть отвратительнее для старого холостяка, чем старая дева?

      Элена. Очень любезно.

      Пастор. Я не о вас. Вы не женщина.

      Элена. Благодарю.

      Пастор.