Баланс белого. Елена Мордовина

в курсе.

      С Энди мы познакомились на Замковой горе. Он подошел со спины и заглянул в мой блокнот. Ничего особенного. Золотой осенний холм с кривой булыжной улочкой, белой церковкой с зелеными куполами и розовой гостиницей, похожей на бутафорский замок. Желтое небо в кудлатых облаках.

      Я рисовала гелевыми ручками – черной и золотой. И слушала «Крэнберриз».

      – Золотой цвет – символ седьмого неба у Лаврских живописцев.

      – Да неужели? Кто бы мог подумать!

      Мы болтали, а потом он пригласил меня спуститься вниз, к «Рулетке» – там у него была встреча с марокканцами. Сначала мы забили где-то во дворах Малоподвальной.

      Настоящий марокканский гашиш, как уверяет Энди.

      Мир становится волшебным. Новый друг долго всматривается в мое лицо:

      – У тебя глаза, как два Соляриса.

      Я исчезаю. Затем снова пытаюсь понять, где нахожусь. Сплошная зеленая стена, и в ней четыре косо выстроенных крюка с белыми пятнами фарфоровых изоляторов. Энди улыбается. Переглядывается со смуглыми парнями. Одного зовут Мунир (приятный тип, с бородкой, похож, скорее, на доктора наук), другого – Мухаммед (из породы мерзавцев, с плоским, высосанным гашишем лицом) – они едут в Германию, говорят, что летчики. «О, мой папа летчик!» Смеюсь, потому что знаю, что несу очередную чушь.

      Вечер заканчивается в гостинице «Москва», в номере, похожем на контейнер для радиоактивных отходов. Так его обозвал Энди. Говорим об исламе. Об авиации. О поднебесном мечтателе Вилли Мессершмитте.

      Я ничего не соображаю. Ставлю в плеер другую кассету. «Над нами летит его аэроплан, и пишет на небе: «Не плачь, Маша, я здесь, не плачь, солнце взойдет, не прячь от бога глаза, а то как он найдет нас?» Небесный град Иерусалим…»

      Выходим из гостиницы. Я трезвею. Энди провожает меня до остановки.

      – А может быть, из-за песен.

      – Пятая палата, на осмотр!

      Неопрятный доктор в мятом халате с пятнами щелкает фисташки, развалившись в кресле.

      – Ну что, девочки, все в порядке, ничего не болит? – доктор понимающе подмигнул и расщелкнул фисташку, затем он очистил орешек и бросил скорлупу в корзину для бумаг, – менструации вовремя?

      Мы синхронно киваем.

      – Тогда, девочки, – он сладко улыбается, – свободны!

      Снова выходим в коридор. Штуцер с облегчением вздыхает. Поворачивается ко мне, как будто ничто не прерывало наш разговор:

      – Значит, из-за песен.

      IV

      Найти попутчика труда не составило. Летом все куда-то едут.

      Ольховский не казался мне лучшим вариантом, но Питер! Питер!

      Мысль о ботанической практике никак не грела. Меня и без того весьма утомил июнь, посвященный энтомологическим изысканиям. Коробчишин доставал всех своими роющими осами, по которым писал диссертацию. Мы с Леркой, в свою очередь, доставали Бербеса. Просили рассказать, как приготовить сок из шпанской мушки. В университете ходили слухи о том, что Бербеса однажды чуть не посадили. Несколько лет назад профессор наш подружился