Баланс белого. Елена Мордовина

PD? – слышится мне. Я подозрительно оглядываюсь. Мне кажется, все слышат то же самое.

      – Кто пи-ди? Я пи-ди? Пи-ди! Сам ты пи-ди, блядь, иди на хуй!

      Все смеются. Мне смешно еще и оттого, что нас прет от набора звуков – просто какой-то птичий щебет – и все прутся. Кажется, трава начинает действовать.

      – Что там в Москве? Хорошо? В Москве НЛП, Пелевин…

      – В жопу Пелевина!

      – …Питсбургский гудрон…

      – В жопу питсбургский гудрон, где мои ключи?

      – В жопе ключи!

      Теперь Кольчепа бегает по комнатам, хлопая себя по карманам, переворачивает вещи, ищет ключи.

      Энди тоже повис на волне бешеного гостя. Что-то объясняет Ольховскому:

      – Да дышло ему по самые гланды, этому Гаркину, хуй бабушкин продать хочет, урод, а я должен париться. Приходит за полчаса до концерта в бар, козел, переходники не подходят ни хуя, и стоит, глазками хлопает из-под очков, – тон Энди очень меняется, когда вопрос касается дела, мне даже страшно становится. – Мог бы поинтересоваться, в конце концов, звезда, блядь! Ты слышал этого… Ну, этот, чувак, который на кобзе блюзы нахуяривает? Нет, ну ты слышал, как он играет?

      – Твоя задача, Эндичка, – Ольховский говорил таким голосом, будто только что сошел с облаков, – воспитать звучащий камертон, по которому все другие должны настраиваться. Так, если не ошибаюсь, говорил тенор Козловский.

      – Кто камертон, этот вонючий вшивый подлый Гаркин камертон? В рваных черевиках, типа того вокалист «Лавин Спунфул», мудачина. Ладно, если бы личность невъебенного масштаба, Моррисон там, или Башлачев, так нет же – Гаркин, сука!

      – Да вы уже заебали мертвецам косы заплетать! В жопу Моррисона! В жопу Башлачева! – Кольчепа прилетел и снова сел под батареей. – Нормальный пацан Гаркин.

      – А где ты его видел?

      – Да тут и видел.

      – Он сюда часто захаживает, с регулярностью патронажной сестры.

      Нить рассуждений ускользала. Мне захотелось спрятаться где-то. Я ушла в гостиную и уселась в кресло. Кошка была где-то здесь, но я ее не видела. Я закрыла глаза, и мне показалось, что я умираю. Что-то прошуршало рядом. Меня поцеловал шимпанзе, после чего включил граммофон, и я улетела. Откуда-то сверху я видела себя, танцующего пуделя и шимпанзе.

      Зашел Ольховский. Снял водолазку. Его тело затрещало и заискрилось статическими разрядами.

      – Сейчас переодеваюсь и выходим. Все нормально?

      Я вроде бы пришла в себя. Сидела и рассматривала книгу и ольховские безделушки. В наше время девушки стали совершенно простыми, как дикарки с островов: чтобы их привлекать и удерживать подле себя некоторое время, что составляло основное занятие Ольховского, необходимо дома иметь россыпи дешевых безделушек, картинок, колечек, бисерных игрушек и цеппелинов.