Преторианец. Саймон Скэрроу

болеет. И когда он умрёт, такое ощущение, что преторианцы намерены выбрать юного Луция Домиция своим новым работодателем. Каков поворот, а?!

      – Да уж, – ответил Бальб. И замолчал, обдумывая возможные последствия такого поворота событий. Мальчиком Британик, юный сын императора, был популярен среди преторианцев; он часто сопровождал отца в его поездках в лагерь гвардии, надевая при этом подходящие ему по размеру боевые доспехи и настаивая на том, чтобы принимать участие в муштре и тренировках с оружием – к удовольствию солдат. Но потом малыш стал мальчиком, и теперь его время было посвящено учёбе. Нынче юному Британику придётся бороться за любовь и привязанность императора.

      – Это ещё не всё, трибун, – тихо продолжал Синий, оглянувшись через плечо, словно стараясь удостовериться, что его никто не подслушивает. – Если, конечно, ты хочешь узнать больше.

      Бальб бросил на него пристальный взгляд, раздумывая, насколько он может доверять этому молодому командиру. В последние годы он был свидетелем того, как множество людей было отправлено на смерть за то, что не умели держать язык за зубами, и у него не было ни малейшего желания присоединиться к ним.

      – А это не опасно, выслушивать то, что ты хочешь сообщить?

      Синий пожал плечами:

      – Это зависит от тебя, трибун. Или, если быть до конца точным, это зависит от того, кому ты предан в первую очередь.

      – В первую очередь, да и вообще, я предан моему императору. И ты тоже должен так считать. И все, кто состоит в преторианской гвардии.

      – Неужели? – Синий посмотрел ему прямо в глаза и улыбнулся. – А вот я бы сказал, что римлянин в первую очередь должен быть предан Риму.

      – Рим и император – одно и то же, – резко ответил Бальб. – Наша присяга относится и к тому, и к другому. Это очень опасно, считать и говорить иначе, и я советую тебе больше не затрагивать эту тему.

      Синий некоторое время изучающе глядел на трибуна, потом отвернулся.

      – Ладно, неважно. Ты, конечно, прав.

      Синий придержал коня и отстал от начальника. Конвой наконец выехал из леса на открытую местность. С самого рассвета Бальбу не встретился ни один другой проезжающий, да и сейчас впереди, в направлении Пиценума, не было видно ни души. Потом он вспомнил, что Синий говорил о каком-то местном празднестве. Дорога впереди терялась в неглубокой складке местности. Бальб потянулся и выпрямился в седле, заметив какое-то движение в зарослях чахлого кустарника перед этой впадиной.

      – Там что-то виднеется впереди, – сказал он Синию. Поднял руку и указал в том направлении. – Видишь? В четверти мили впереди, где дорога уходит вниз.

      Синий поглядел в указанном направлении и отрицательно покачал головой.

      – Ты что, ослеп? Там точно что-то движется. Да, теперь я их различаю. Несколько небольших повозок и мулы – торчат в кустах.

      – Да-да, теперь вижу, трибун. – Синий некоторое время изучал представившуюся глазам картину, потом сказал: – Наверное, купеческий караван на привале.

      – В это время дня? И так близко от Пиценума? –