Ключи Марии. Андрей Курков

и затаились.

      Гости угощались стоя, разбившись на маленькие группки. На столе вперемешку красовались новые советские напитки – водка, шампанское, и старые запасы – водка Бачевского, хорватские вина. Из закусок – колбаса, сельдь и много икры, черной и красной. При Польше она была дорогим, но не дефицитным товаром, при российской оккупации – наоборот: подешевела в ресторанах, но правда, исчезла из магазинов. Магазины предлагали исключительно сельдь и водку. Хлеб и молоко можно было купить только утром.

      Степан Шурхало, преподаватель латыни, вывел Куриласа на балкон покурить.

      – Глупый я, что не убежал, – вздохнул. – А теперь попал в тупик.

      – Что такое?

      – Меня заставляют докладывать еженедельно о всех разговорах на кафедре.

      – Почему именно тебя?

      – Потому, что я им социально близок. Из пролетарской семьи.

      – О, Господи! – покачал головой Курилас. – На днях по этой же причине ко мне забегал попрощаться один наш общий знакомый: его тоже заставляли докладывать. Я удивился: «А чего тебя трогать? Ты же из пролетарской семьи!». А он: «Вот именно! Это и есть причина. Они считают, что я для них идейно и социально близок. Понимаешь? И потому, мол, должен помогать устанавливать их власть в Галичине».

      Оба рассмеялись.

      – Кто же это? – спросил Шурхало.

      Курилас выглянул с балкона на улицу. Прохожих не было. В конце улицы стояло темное авто.

      – Не скажу, – сказал глухо, – пока не узнаю, что ему удалось перебраться на ту сторону. Сам понимаешь…

      – Конечно.

      – Но почему ты переживаешь? – пожал плечами Богдан. – Разве у нас на кафедре ведутся какие-то антисоветские или националистические разговоры? О чем докладывать? Есть несколько новых преподавателей из Союза. Так кто бы при них что-то себе позволил?

      – Я так и сказал, когда меня позавчера вызвали. А он мне говорит: «Вы со мной не искренни. Разве профессор Курилас не жаловался, что не смог пообедать в ресторане из-за того, что туда набилась куча офицеров?» Я удивился. А что он такого сказал? А он: «Эти офицеры – ваши освободители! Они жизнью рисковали, чтобы вытащить вас из польского рабства. Вы наоборот, должны радоваться, что имеете честь обедать вместе с ними.

      – Конечно, это хорошо, когда сидишь рядом с офицером, а он опорожняет нос тебе под ноги!

      – О, спасибо, уже есть что на тебя донести, – рассмеялся Степан. – Но если серьезно, то это означает, что они не одного меня завербовали. И теперь, если кто-то промолчит о какой скользкой беседе, то второй или даже третий обязательно донесет.

      – Ну вот и меня тоже вызвали, – признался Богдан.

      – И тебя? – Шурхало был искренне удивлен.

      – Да, на завтра. В обед. Уже и Рудницкого предупредили, что он меня заменяет.

      – Так, может, тебя хотят арестовать?

      – Нет, похоже на другое. Попросили внимательно перечитать хронику Ольгерда.

      – Зачем это им?

      – Откуда мне