Полное собрание сочинений. Том 32. Воскресение. Лев Толстой

не грабила, а вместе с тем отравила человека без всякой видимой цели.

      – Посмотрите, какую они нелепость вынесли, – сказал он члену налево. – Ведь это каторжные работы, а она не виновата.

      – Ну, как не виновата, – сказал строгий член.

      – Да просто не виновата. По-моему, это случай применения 818 статьи. (818 статья гласит о том, что если суд найдет обвинение несправедливым, то он может отменить решение присяжных.)

      – Как вы думаете? – обратился председатель к доброму члену.

      Добрый член не сразу ответил, он взглянул на номер бумаги, которая лежала перед ним, и сложил цифры, – не удалось на три. Он загадал, что если делится, то он согласится, но, несмотря на то, что не делилось, он по доброте своей согласился.

      – Я думаю тоже, что следовало бы, – сказал он.

      – А вы? – обратился председатель к сердитому члену.

      – Ни в каком случае, – отвечал он решительно. – И так газеты говорят, что присяжные оправдывают преступников; что же заговорят, когда суд оправдает. Я не согласен ни в каком случае.

      Председатель посмотрел на часы.

      – Жаль, но что же делать, – и подал вопросы старшине для прочтения.

      Все встали, и старшина, переминаясь с ноги на ногу, откашлялся и прочел вопросы и ответы. Все судейские: секретарь, адвокаты, даже прокурор выразили удивление.

      Подсудимые сидели невозмутимо, очевидно не понимая значения ответов. Опять все сели, и председатель спросил прокурора, каким наказаниям он полагает подвергнуть подсудимых.

      Прокурор, обрадованный неожиданным успехом относительно Масловой, приписывая этот успех своему красноречию, справился где-то, привстал и сказал:

      – Симона Картинкина полагал бы подвергнуть на основании статьи 1452-й и 4 пункта 1453-й, Евфимию Бочкову на основании статьи 1659-й и Екатерину Маслову на основании статьи 1454-й.

      Все наказания эти были самые строгие, которые только можно было положить.

      – Суд удалится для постановления решения, – сказал председатель, вставая.

      Все поднялись за ним и с облегченным и приятным чувством совершенного хорошего дела стали выходить или передвигаться по зале.

      – А ведь мы, батюшка, постыдно наврали, – сказал Петр Герасимович, подойдя к Нехлюдову, которому старшина рассказывал что-то. – Ведь мы ее в каторгу закатали.

      – Что вы говорите? – вскрикнул Нехлюдов, на этот раз не замечая вовсе неприятной фамильярности учителя.

      – Да как же, – сказал он. – Мы не поставили в ответе: «виновна, но без намерения лишить жизни». Мне сейчас секретарь говорил, – прокурор подводит ее под 15 лет каторги.

      – Да ведь так решили, – сказал старшина.

      Петр Герасимович начал спорить, говоря, что само собой подразумевалось, что так как она не брала денег, то она и не могла иметь намерения лишить жизни.

      – Да ведь я прочел ответы перед тем, как выходить, – оправдывался старшина. – Никто не возражал.

      – Я в это время выходил из комнаты, – сказал Петр