Полное собрание сочинений. Том 13. Война и мир. Черновые редакции и варианты. Лев Толстой

круглости спины, и в тупом положении ног.

      – Ваше сиятельство изволило приказать явиться? – сказал он мягким, искательным и столь почтительным тоном, что он, казалось, этими простыми словами выражал свою вечную готовность всегда и везде раболепно служить и покорствовать князю и ни в чем никогда не сметь упрекнуть его. Он видимо не робел, хотя и умышленно унижался, и был убежден, что он съумеет обезоружить князя.

      – Дда, – сказал князь, тотчас же смягчаясь. – Ты еще не уехал?

      Несмотря на складку между бровей, Михаил Иванов знал, что князь уже теперь[351] не опасен, потому он смело, как будто в душу влезая своим голосом, продолжал.

      – Ваше сиятельство, нынче отправляюсь. Я кажется всю жизнь готов положить за интересы вашего сиятельства, но коли я не угоден… – Он замолчал в то мгновение, как увидал, что князь захотел только раскрыть рот. Князь повернул табакерку между пальцами.

      – Вот что, братец мой.[352] Я слышал, ты поступаешь на службу?

      – Так точно, ваше сиятельство. Мне больше ничего не остается после гнева вашего сиятельства, как положить свою голову.

      – Это хорошо, братец. За это я тебя хвалю. Царю нашему нужны[353] теперь солдаты. А ты молодец. Это хорошо. – Князь положил табакерку, открыл стол, подле которого он сидел, достал из него горстью пять червонцев,[354] сосчитав их своими[355] маленькими, сморщившимися, белыми руками и, отвернувшись, подал их Михаилу Иванову. – Вот тебе.

      Михаил Иванов взял деньги и придвинулся поцеловать князя в плечо.

      – Хорошо, хорошо. Ты знаешь, я не люблю, – сказал князь, отстраняясь.

      – Я знаю, что я подлец перед вашим сиятельством, – сказал Михаил Иванов,[356] – но ежели ваше сиятельство помиловали бы меня для первого и последнего раза, всю бы жизнь положил.

      Князь нахмурился.

      – Пустое не говори. Мое слово не переменяется. Ступай. Коли будет нужда, пиши, я помогу. Ступай.

      Михаил Иванов, вздохнув, вышел с тем же виновным, убитым видом, с которым он стоял в кабинете, но зато, как только он пришел к себе, где уже вещи его стояли на возах, по тому, как он крикнул мальчику подать трубку и крикнул на жену за неубранный узел, как он простился с старостой и с[357] земским, сказав им не поминать лихом, и как, несмотря на его отставленность, бывшие подчиненные почтительно и робко обращались с ним, видно было, что человек этот с своей ловкостью и решимостью нигде не пропадет.

      Вслед за выходом Михаила Ивановича вошла княжна своей тяжелой, ступая на всю ногу, походкой. Она, как и каждый день это делала, прежде чем взяться за замок двери кабинета, перекрестилась и прочла молитву о том, чтобы свиданье этого дня было благополучно.

      Князь сидел всё в том же положении, вертя табакерку, и настолько в хорошем духе, в котором он мог быть по своему характеру.

      Он по привычке оглянул княжну так же, как он оглянул и официантов, перекрестил и дал поцеловать

351

Зач.: скорее в хорошем, чем в дурном духе

352

Зачеркнуто: Ты плут, я знаю, а мне тебя жалко

353

Зач.: люди

354

Зач.: ловко

355

Зач.: видимо нежными

356

Зач.: становясь на колени перед князем

357

Зач.: народом, как распорядился