Полное собрание сочинений. Том 5. Произведения 1856–1859 гг. Альберт. Лев Толстой

а Сомнамбула?! а финал Лючии?! a Chopin?! а Роберт?! Я часто думаю… – он приостановился, видимо собирая мысли, – что ежели бы Бетховен был жив, ведь он бы плакал от радости, слушая Сомнамбулу. Везде есть прекрасное. Я слышал в первый раз Сомнамбулу, когда здесь были Виардо и Рубини, – это было вот что, – сказал он, блистая глазами и делая жест обеими руками, как будто вырывая что-то из своей груди. – Еще бы немного, то это невозможно бы было вынести.

      – Ну, а теперь как вы находите оперу? – спросил Делесов.

      – Бозио хороша, очень хороша, – отвечал он, – изящна необыкновенно, но тут не трогает, – сказал он, указывая на ввалившуюся грудь. – Для певицы нужна страсть, а у нее нет. Она радует, но не мучает.

      – Ну, а Лаблаш?

      – Я его слышал еще в Париже в Севильском цирюльнике; тогда он был единствен, а теперь он стар, – он не может быть артистом, он стар.

      – Что ж, что стар, всё-таки хорош в morceaux d’ensemble,³– сказал Делесов, всегда говоривший это о Лаблаше.

      – Как что же, что стар? – возразил Альберт строго. – Он не должен быть стар. Художник не должен быть стар. Много нужно для искусства, но главное – огонь! – сказал он, блистая глазами и поднимая обе руки кверху.

      И действительно, страшный внутренний огонь горел во всей его фигуре.

      – Ах Боже мой! – сказал он вдруг, – вы не знаете Петрова – художника?

      – Нет, не знаю, – улыбаясь отвечал Делесов.

      – Как бы я желал, чтобы вы с ним познакомились! Вы бы нашли удовольствие говорить с ним. Как он тоже понимает искусство! Мы с ним встречались прежде часто у Анны Ивановны, но она теперь за что-то рассердилась на него. А я очень желал бы, чтобы вы с ним познакомились. Он большой, большой талант.

      – Что ж, он картины пишет? – спросил Делесов.

      – Не знаю; нет, кажется, но он был художник академии. Какие у него мысли! Когда он иногда говорит, то это удивительно. О, Петров большой талант, только он ведет жизнь очень веселую. Вот жалко, – улыбаясь прибавил Альберт. Вслед затем он встал с постели, взял скрипку и начал строить.

      – Что, вы давно не были в опере? – спросил его Делесов.

      Альберт оглянулся и вздохнул.

      – Ах, я уж не могу, – сказал он, схватившись за голову. Он снова подсел к Делесову. – Я вам скажу, – проговорил он почти шопотом: – я не могу туда ходить, я не могу там играть, у меня ничего нет, ничего платья нет, квартиры нет, скрипки нет. Скверная жизнь! скверная жизнь! – повторял он несколько раз. – Да и зачем мне туда ходить? Зачем это? не надо, – сказал он, улыбаясь. – Ах, «Дон-Жуан»!

      И он ударил себя по голове.

      – Так поедем когда-нибудь вместе, – сказал Делесов.

      Альберт, не отвечая, вскочил, схватил скрипку и начал играть финал первого акта «Дон Жуана», своими словами рассказывая содержание оперы.

      У Делесова зашевелились волосы на голове, когда он играл голос умирающего командора.

      – Нет, не могу играть нынче, – сказал он, кладя скрипку: – я много пил.

      Но вслед затем он подошел к столу, налил себе полный стакан вина,

3