Опыты психоанализа: бешенство подонка. Ефим Гальперин

А-а-а… Мы никак не Емельяновы. Мы это…

      – О!? Тётка Надька?! Емельянова ж ты? – удивляется мальчик. – У нас на квартале других Емельяновых и нет.

      – Ну, ладно! – громко, чтобы услышали в доме, говорит женщина, – Емельяновы мы! Не расслышала. Но вам ежели молока, так это через три дома.

      – Нет, я к вам, – Терещенко сам открывает калитку, проходит по двору. Женщина семенит рядом. Терещенко поднимается на крыльцо.

      В доме суматоха. Сталин вынимает наган, Емельянов²¹ нож. Вместе с Лениным они переходят из гостиной в кухню.

      Терещенко входит в дом. Женщина паникует:

      – Вы чё безобразничаете, господин хороший?! Я чичас власть позову. Городового.

      – А я власть и есть, – весело сообщает Терещенко. – Позвольте представиться. Михаил Иванович Терещенко. Министр иностранных дел. Хотел бы встретиться с господином Ульяновым.

      – Какой-такой Лянов-Белянов?! Не знам такого! Идите отсюда! Вы видали, министр он!

      – Поверьте мне, я не враг господину Ульянову. Я пришёл поговорить.

      – Вы с ума сошли господин хороший! Уходите по добру, по здорову!

      На кухне Сталин показывает жестом – чирканье по горлу. Ленин отрицательно качает головой.

      – Успеем, – шепчет Ленин. – Проверьте вокруг! С кем он? Казаки? А я…

      – Да, Бросьте вы, мадам! – продолжает Терещенко. – Мне нужен Ульянов. Он здесь!

      – Конечно, здесь! – Ленин, как в омут с головой, выходит в комнату. – С вами я не буду играть в прятки. Потому что весьма и весьма… Наслышан. Вы тот самый герой, который своими действиями разогнал это идиотское правительство князя Львова. Позвольте пожать Вашу героическую руку! Мы, большевики, ведь тоже за предоставление независимости Украине. Проходите, садитесь. Сейчас чайку попьём! – усаживает Терещенко, проходит к дверям на кухню. – А ну-ка, хозяюшка, наладьте-ка нам с гражданином министром самоварчик! Сядем, будем чаи гонять. С баранками. Вы любите свежие баранки, Михаил Иванович?

      – Баранки люблю. Да… Я вообще-то ненадолго, – Терещенко выкладывает перед Лениным газету. – Вот у нас спор случился. Я проголосовал против Указа о вашем аресте…

      – Почему? Не верите газетам?!

      – Нет! Я верю только в то, в чём сам убедился. Пощупал. Вот и сейчас… Пришёл спросить. Прямо. Глядя Вам в глаза. Это же печатный орган революционной партии. Бунд. Как я понимаю, они социалисты тоже. В какой-то степени соратники ваши.

      – В том то и дело, что в какой-то степени, Дорогой Михаил Иванович! Вы, насколько я знаю, в политике человек свежий. А ведь это такая особенная французская борьба, батенька. Да ещё к тому же без всяких правил. Подножки, оплёвывание, наговоры, явное враньё! И потом Бунд мелкобуржуазная еврейская секта. Они давно отошли от линии, увязли в болоте национализма. Враги революции!

      – Ну, для меня все эти ваши партийные дела тёмный лес…

      – А я, знаете ли, батенька, этим занимаюсь всю жизнь. И поверьте мне, это войны… Убитые, раненые. Ведь идёт борьба за чистоту идеи. И в ход идут самые жуткие средства. Похуже газов на войне. Всякий иприт это ерунда по сравнению