Полное собрание сочинений. Том 4. Утро помещика. Лев Толстой

сделав знак своему сыну, она с ним вместе грохнулась в ноги барину.

      – Зачем ты в землю кланяешься? – говорил Нехлюдов, с досадой поднимая ее за плечи. – Разве нельзя так сказать? Ты знаешь, что я этого не люблю. Жени сына, пожалуйста; я очень рад, коли у тебя есть невеста на примете.

      Старуха поднялась и стала рукавом утирать сухие глаза. Давыдка последовал ее примеру и, потерев глаза пухлым кулаком, в том же терпеливо-покорном положении продолжал стоять и слушать, чтò говорила Арина.

      – Невесты-то есть, кàк не быть! Вот Васютка Михейкина, девка ничего, да ведь без твоей воли не пойдет.

      – Разве она не согласна?

      – Нет, кормилец, колѝ по согласию пойдет!

      – Ну так что ж делать? Я принуждать не могу; поищите другую: не у себя, так у чужих; я выкуплю, только бы шла по своей охоте, а насильно выдать замуж нельзя. И закона такого нет, да и грех это большой.

      – Э-э-эх, кормилец! да статочное ли дело, глядя на нашу жизнь, да на нашу нищету, чтоб охотой пошла? Солдатка самая и та такой нужды на себя принять не захочет. Какой мужик девку к нам во двор отдаст? Отчаянный не отдаст. Ведь мы голь, нищета. Одну, скажут, почитай, что с голоду заморили, так и моей то же будет. Кто отдаст? – прибавила она, недоверчиво качая головой: – рассуди, ваше сиятельство.

      – Так чтò ж я могу сделать?

      – Обдумай ты нас как-нибудь, родимый, – повторила убедительно Арина: – что ж нам делать?

      – Да чтò ж я могу обдумать? Я тоже ничего не могу сделать для вас в этом случае.

      – Кто ж нас обдумает, коли не ты? – сказала Арина, опустив голову и с выражением печального недоумения разводя руками.

      – Вот хлеба вы просили, так я прикажу вам отпустить,– сказал барин после небольшого молчания, во время которого Арина вздыхала, и Давыдка вторил ей. – А больше я ничего не могу сделать.

      Нехлюдов вышел в сени. Мать и сын, кланяясь, вышли за барином.

      XII.

      – О-ох сиротство мое! – сказала Арина, тяжело вздыхая.

      Она остановилась и сердито взглянула на сына. Давыдка тотчас повернулся и, тяжело перевалив через порог свою толстую ногу в огромном, грязном лапте, скрылся в противоположной двери.

      – Чтò я с ним буду делать, отец? – продолжала Арина, обращаясь к барину. – Ведь сам видишь, какой он! Он ведь мужик не плохой, не пьяный и смирный мужик, ребенка малого не обидит – грех напрасно сказать: худого за ним ничего нету, а уж и Бог знает, чтò такое с ним попритчилось, что он сам себе злодей стал. Ведь он и сам тому не рад. Веришь ли, батюшка, сердце кровью обливается на него глядя, какую он муку принимает. Ведь какой ни есть, а моя утроба носила; жалею его, уж как жалею!.. Ведь он не то, чтоб супротив меня, али отца, али начальства что б делал, он мужик боязливый, сказать, чтò дитя малое. Как ему вдовцом быть? Обдумай ты нас, кормилец, – повторила она, видимо желая изгладить дурное впечатление, которое ее брань могла произвести на барина… – Я, батюшка, ваше сиятельство, – продолжала она доверчивым шопотом: – и так клала и этак прикидывала: ума не приложу, отчего он такой. Не иначе,